Не обращая на него никакого внимания, ужасные фигуры, нагибаясь друг к другу, обменивались суждениями и излагали в коротких словах свои мнения.
У Бутурлина волосы стали дыбом и на лбу выступил холодный пот, как только он сумел из доносящихся до него слов уловить содержание их речей.
Вопрос шел даже не о его судьбе. Смертный приговор был, очевидно установлен заранее. Казавшиеся ему гигантскими, человеческие существа спорили только о форме казни, долженствующей разорвать его бренную плоть. Вникая в перипетии дьявольского судоговорения, Федор понял, что его обвиняют в разрушении астрального плана и гармонии вселенной, в том, что его дерзновенной рукой пресечены жизненные нити, столетиями сплетенные в гармонию обществом иллюминатов, что разорваны в клочья сотни семейств, что благодаря ему страны будут потрясены самозванцем, погибнет славное королевство и гидра, его пожравшая, потрясет Европу и сожжет Москву, которая допрежде того будет испытана моровою язвой.
С правого конца стола до него доносилось:
“…понеже есть он зловреднее Ковеньяка надлежит злодея четвертовать, сжечь и прах оного развеять из четырех пушек в четыре стороны света”.
“Отрицаю сие, брат Теодорт! — послышалось слева,— ибо зловредная субстанция оного, разнесенная Гипербореем по миру, отравит народы!”
Спор разгорался. Федор оглянулся кругом, ища путей к бегству, и потрясся новым ужасом. Полутемная и пустая совсем зала была лишена окон и дверей, а за его спиной около дымящихся жаровен с бурлящими на них котлами и орудиями пытки стояла полуобнаженная стража и палачи, на потных мускулах которых играли отблески вспыхивающих углей.
Изнемогая от ужаса, Бутурлин упал лицом на пол и заткнул уши, чтобы не слышать старческий фальцет, объяснявший преимущества колесования над поядением крысами. Раздался звон председательского колокольчика. Грубые руки подняли Федора и поставили на ноги. Ужасные судьи подписывали приговор.
Не понимая половины из медленно читаемых ему фраз, Бутурлин слушал, что братство иллюминатов, рассмотрев значение содеянного им во время преступного вторжения в обитель брата Якобия, постановляет — предать дух Сенахериба — Децимия — Анания — Федора анафеме, а тело его в Федоровом воплощении залить живым в бочку с воском и направить через Архангельск в подвалы “Red Star” в Вульвиче, куда и впредь ставить бочки с завешенными в них телами всех будущих его человеческих воплощений, давая им достигать не выше семнадцатилетней грани жизненного пути.
