Леночка-Халэпочка казалась растерянной не меньше (если не больше).
— Я нечаянно… — промямлила она, глядя на монитор.
— Не сомневаюсь, — Чинарев тоже глядел на монитор.
Цифровые корчи уже завершились и теперь на экране мелко помаргивало огромное «100%», а ниже — пара строчек дикой мешанины из англоса, кириллицы и кодовых значков мэшинлэнгва.
Виталий принялся вполголоса воспитывать Леночку на предмет «вот что бывает, когда из русифицированной оболочки запускают иноязычную, толком не инсталлированную и плохо совместимую программу — пойди теперь прочитай, что там намалевано».
— Там намалевано, что чиф-комп блокшива семь-семнадцать полностью откопировал информацию со всех содержащихся в контейнере расходных носителей, — проговорил Чин странным голосом, — со всех девяти штук.
Положительный человек староста непонимающе вздернул брови:
— Как это с девяти? Программа же на восьми поместилась…
— Вот именно, — сказал Чинарев.
Он вынул из копировщика «семечницу», перевернул ее затвором книзу, сдвинул штифт управления на «out», подставил ладонь…
Затвор эллипсет-контейнера раздвигался долго, с надсадным жалобным скрипом. Этот процесс не дошел еще и до середины, когда из щели меж приоткрытыми карбопластовыми челюстишками вдруг высунулась пара черных подрагивающих не то проволочек, не то волосков…
Чин-чин уронил «семечницу» на пол и захохотал. Виталий с Леночкой молча и озадаченно таращились на него, а он корчился в кресле, из последних сил продавливая членораздельные слова сквозь мешанину ржания и непристойных поросячьих взвизгов:
— Н-неф-ф-ф… я подохну сейчас — нефор… неформатированная эллипсета! Ой, не могу — неформа… матир… ой, не могу я!
А неформатированная эллипсета потихоньку выбиралась наружу. Когда вслед за волосками-проволочками показалось то, к чему их приторочила мать-природа, Лена издала такой великолепный визг и так потешно ушмыгнула за Виталиеву спину, что начавший было успокаиваться Чинарев прямо-таки взвыл от восторга.
— За-а-атвор, — стонал он, икая и утирая глаза. — Затвор «семечницы» стоял на «into», поняли? Этот насекомый кретин влез на затвор, и его втянуло… Сидел себе, дурачок, в сушилке, грелся, а тут суют приманку, недомытую от сладкого… Ой, не могу!!!
Тем временем «семечница» выплюнула наконец причину его веселья — та ляпнулась на спину и вяло задрыгала всеми своими шестью лапами, норовя перевернуться как надлежит. Лена опять взвизгнула, а Виталий мрачно сказал:
— Единственное во всем этом приятное, так это что ему о-о-очень паршиво!
