А потом все провалилось в глухую, лишенную видений черноту.
Проснулся он от близкой мужской перебранки. Ругались Велимир и кто-то, чей голос показался знакомым, но сразу не распознался. Этот кто-то бубнил, что все старики собрались и просят, и Яромир просит, и Белоконь-хранильник — нельзя же такое общество обидеть отказом! Свирепый полушепот Лисовина разобрать было труднее. Чувствовалось только, что названый Кудеславов родитель именно и собирается обидеть помянутое общество, в чем-то этому самому обществу отказав.
В конце концов растерявший терпение Велимир весьма явственно прирявкнул: «Очнется — пошлю, а будить не дам! Выдь на двор!», и Мечник проснулся окончательно.
Проморгавшись сквозь остатки сна, он обнаружил, что раздет и прямо-таки завален меховыми покрывалами. Вот, стало быть, из-за чего привиделась нелепица про ошкуриваемую колоду! А ведь, пожалуй, следует поблагодарить убиенного людоеда…
Лисовин-то вроде подобрел к приемышу. Конечно, «подобрел» — слово неправильное: Велимир и прежде держался с Кудеславом не хуже, чем со своими сынами. Но выискивать правильные слова не было ни сил, ни желания.
Аккуратно сложенные штаны и кожаная рубаха лежали на полу возле изголовья. Кудеслав выбарахтался из-под мехов и принялся одеваться. Тут же слегка отдернулся полог, и в образовавшийся между стеной и занавесью просвет всунулось сердитое лицо Велимира.
— Разбудил-таки, пень трухлявый! — Лисовин яростно погрозил кулаком не то затянутому скобленой кожей оконцу, не то кому-то, за ним находящемуся.
— Кто это? — осведомился Мечник, завязывая ворот рубахи.
Велимир скривился — небось и сплюнул бы, кабы под ногами был не собственный пол.
— Да Глуздырь, чтоб ему до погибели добра не видать! Ты слышь, ты его непременно огрей чем-нибудь. Я ему: «После этаких трудов не то что до вечера — до следующего утра проспать, и то мало», а он знай свое. Совсем стыда лишился, жабоед старый.
— Сам ты обесстыдел, охульник! — донеслось со двора. — Сказано же — общество ждет!
— А я вот сей же миг пойду к Яромиру да спрошу, как он тебе велел: будить или дожидаться, покуда сам?! — заорал Велимир в слепую перепонку окна. — И ежели он скажет, что велел ждать, так ворочусь и кобелей на тебя науськаю!
— Ну и не станет у тебя кобелей! — прокричали снаружи запальчиво, однако куда глуше, чем прежде (похоже, Глуздырь, до того сидевший под самой стеной избы, счел за благо уметнуться к плетню).
Кудеслав справился наконец с тесемками ворота и отдернул полог.
