— Погоди бросаться, я ж не в обиду тебе! Я ж помочь… А то вон эта коряга старая говорит, будто ты четырежды отказывался от Белоконевых внучек. Я бы…
Нет, вовсе зря мальцу показалось безопасным расстояние в десяток шагов. Кудеслав не удосужился играть в догонялки с наглым пащенком; он даже не удосужился встать, а просто-напросто схватил прислоненную к стене рогатину. Метать пришлось левой рукой и почти без взмаха (сидя под стеной, не больно-то размахнешься), но бросок получился из тех, от которых даже опытные воины уворачиваются с немалым трудом. Векша воином не был; тупой конец древка угодил ему точнехонько под грудь. Мальчишка сложился пополам и рухнул на землю.
Несколько мгновений Кудеслав мрачно следил, как он корчится, не в силах ни разогнуться, ни вдохнуть полной грудью. Мечник уже сожалел о сделанном. Конечно, нужно было проучить наглеца, но урок получился слишком жестоким. Как теперь Бе-локоню в глаза смотреть, если окажется, что изувечил-таки мальчишку?
— Ду… Дурень… Зверина… Дурень… — К Векше постепенно возвращалась способность дышать; он не говорил, а давился мучительными всхлипами. — Помочь же могу… а… а ты… Дурень, зверина ты! Я наузное плетение знаю… Могу оберег… от хворей, от мужской слабости… А ты… ты… ты…
Он заплакал. Громко, по-детски, взахлеб. Кудеслав подошел, нагнулся, попробовал приподнять, но Векша зло вывернулся из его рук.
Через несколько мгновений мальчишка забарахтался и сел. Он все еще не мог оторвать ладони от ушибленного места и дышал трудно, но по всему было видно, что дело обошлось без серьезного увечья.
На склонившегося к нему обидчика Векша даже не покосился — упорно смотрел в сторону, как при давешнем препирательстве с волхвом.
— Сам ты дурень, — тихонько сказал Кудеслав, коснувшись Векшиного плеча (тот стряхнул его руку и отодвинулся). — Да если бы можно было помочь волхованием, нешто Белоконь мне не помог бы? Ну, хватит кукситься. Ты и сам-то хорош: едва успел увидать человека, а уже набиваешься помогать в этаком деле, вгрызаешься в душу… Да еще и слово к слову привязать не умеешь, чтоб сразу было понятно, чего тебе надобно. А от ударов моих ты хорошо уклонялся. Из тебя добрый воин получится, это уж ты мне верь. Только плакать воину никак нельзя, слышишь? И охотнику тоже нельзя. И настоящего ремесла без терпения не бывает…
— Я не от боли. — Векша мрачно шмыгнул носом. — Я от обиды.
Мечник усмехнулся:
— А от обиды и вовсе ни к чему. От обиды встал бы да засветил в ответ — чтоб до хруста, чтоб зубы из ушей брызнули!
