Серебряный осел | страница 13



Юноше безумно захотелось потерять сознание, но, несмотря на весь ужас, испытываемый им в эти мгновения, он оставался в здравом уме и твердой памяти.

— Так как, господин, покормим дракошку? — осведомился исполин у понтифика и приподнял беспомощно болтающегося поэта повыше, словно предлагая его рептилии.

Ящер с готовностью наклонился, отверзая пасть.

Коротышка закрыл лицо руками, оба воина отвернулись, причем Стир успел различить на лице «козлобородого» брезгливую жалость — как к мыши, терзаемой кошкой.

— Подожди, Горро, — прозвучал скрипучий голос. — Наша «птичка» уже ела и может отяжелеть. А ведь нам с нею еще лететь весь завтрашний день. Я придумал кое-что получше. Давно хотелось проверить одну вещь… Отпусти-ка его.

Здоровяк швырнул Стира наземь, так что тот оказался на четвереньках, и тут же отскочил подальше.

Прижав посох к груди обеими руками, старик начал что-то бормотать.

Стир, понимая, что ничего хорошего его не ждет, приготовился было задать деру.

Но внезапно почуял, как одежда на нем расползается клочьями, словно ветхая от старости ряднина.

Еще несколько секунд — и вот он оказался совершенно голым.

Горро захохотал:

— Ничего цыпленочек, а, Стратопедавт?!

Ученый промолчал, потрясенно наблюдая за происходящим.

— Святой отец, так ли необходимо все это? — поморщился младший из воинов.

— Он видел нас, Парсифаль! — не разжимая челюстей, процедил старец. — Мы не можем так рисковать!

Навершие его жезла вспыхнуло, выбросив конус мертвенного синеватого света, подобного болотным огням.

Свет густел, наливался силой, и вот уже перед стоявшими на поляне возникло что-то похожее на большое фосфорически сияющее яйцо.

Оно бешено завертелось вокруг своей оси, будто веретено в руках пряхи. А потом вдруг лопнуло, беззвучно растаяв, и глазам присутствующих предстал…

— Ай-ай-ай, не могу! — загоготал, заходясь от щенячьего восторга, Горро, хлопая себя по ляжкам. — Осел!! Ну и ну! Это ж надо было придумать! Осел!!

— Нет! Нет! Не может быть! — с ужасом заорал Стир.

Но вместо членораздельной речи ночной лес огласило жалобное:

— И-а! И-а!

И тут спасительная тьма накрыла его сознание.


— Когда я очнулся, — закончил несчастный поэт, обливаясь слезами, — уже наступило утро. На поляне никого не было…

— А как ты попал к тому крестьянину, у которого мы тебя купили? — спросила всхлипывающая Орланда.

— И когда понял, что таки умеешь нормально говорить? — присоединилась к сестре амазонка.

Во время Стирова рассказа она не проронила ни слова и лишь скрипела зубами при всяком упоминании поэтом имени верховного понтифика Британии.