– Сильно избили?
– Боюсь, что да. Полицейские отправили его в санитарной машине, а миссис Митфорд увезли с собой.
– Куда его повезли?
– В Северную больницу.
– Извините, от вас нельзя позвонить?
– Конечно, можно, мистер Менсон. Я живу тут рядом, – он свистнул собаке и повел меня к соседнему домику, точной копии того, в котором жил Уолли.
Через две минуты я говорил с Джин:
– Джин, Уолли ранен, он лежит в Северной больнице. Не могли бы вы подъехать туда. Нужно, чтобы кто-то побыл с Ширли.
– Я выезжаю, – она положила трубку.
Мы подъехали к больнице одновременно. Джин надо было проехать большее расстояние, значит, она гнала машину на предельной скорости. Мы посмотрели друг на друга.
– Это серьезно?
– Не знаю. Сейчас выясним.
Нам повезло. В ту ночь дежурил Генри Стенсил, мой давнишний приятель.
– Как его дела, Генри? – спросил я, как только мы вошли в приемную.
– Так себе. Эти мерзавцы здорово его отделали. У него сотрясение мозга, сломаны челюсть и четыре ребра, и, похоже, его не меньше трех раз ударили ногой по голове.
– А Ширли?
Кивком он указал на соседнее помещение:
– Послушай, Стив, у меня сейчас много работы. Не мог бы ты ею заняться?
– Для того мы сюда и приехали, – я кивнул Джин, и она исчезла за дверью.
– Он выживет? – спросил я.
– Да, но несколько дней не будет двигаться и может потерять глаз.
– А что полиция?
– Я уведомил ее, но пока и речи не может быть о том, чтобы он дал показания. Бедняга Уолли не сможет говорить по крайней мере в течение четырех-пяти дней.
Джин ввела Ширли. Я пошел им навстречу. Ширли плакала и дрожала.
– Ширли, дорогая, мне ужасно жаль… Она вытерла заплаканные глаза и гневно посмотрела на меня.
– Это вы и ваш проклятый журнал! Я предупреждала Уолли, но он не принимал это всерьез, – она прижалась к Джин, которая взглянула на меня и покачала головой.
Я отступил, и они вышли из комнаты.
Четыре-пять дней! Я подумал о Горди. Если Веббер ничего не откопает, я пропал. Я медленно пошел по коридору к регистратуре.
– Менсон!
Я остановился и обернулся. Ко мне приближался плечистый детина в поношенном дождевике и шляпе. Я узнал сержанта Лу Бреннера из городской полиции. Он был лет тридцати восьми, с бледным лицом, приплюснутым носом и беспокойными маленькими глазками. Он всегда казался небритым. Я знал, что он обладает недюжинной силой и славится жестокостью. Судя по тому, что я слышал, но не имел точных данных, его излюбленный метод допроса – избиение обвиняемого, а уж потом он задавал вопросы. Единственным, кого признавал Бреннер, был капитан Шульц.
