— Она сказала, что не хочет, чтобы мы что-то слышали, — напомнила Адрина. — Что она может им сказать…
Словно ответ на ее вопрос, до них донесся голос. Высокий, чистый и прекрасный. Это была песня, поражавшая самые глубины души Дамиана. Он не сразу понял, что это поет Майкл. Слов было не расслышать; ветер относил звуки в сторону, но он сидел, застыв, ловя доносившиеся дивные обрывки. Песня очаровывала и увлекала. Она вливалась в душу, как сладкое вино в пустую чашу. Она и согревала, и вгоняла в озноб. Образы мест, которых он никогда не видел, наполнили его сознание, и он почувствовал с изумлением, что душа его стремится к ним. Песня вызывала желание одновременно смеяться и плакать. Хотелось слушать ее снова и снова. Она пугала и убаюкивала. Любовь и ненависть переплелись и исчезли. Он хотел, чтобы это никогда не кончалось.
— Дамиан! Нам надо убираться отсюда. Сейчас же!
Голос Адрины вернул его к реальности. Он посмотрел на пленников и осознал, что как бы сильно ни подействовала песня на него, эффект, произведенный на кариенцев, был в сотни раз сильнее. Он развернул коня и пустил его галопом, а обрывки музыки летели за ним, соблазняя остановиться и прислушаться.
Потом доносившиеся звуки переменились, и красота песни больше не влекла его раствориться в ней. Она стала пронзительней, красоту вытеснили темные, мрачные образы, преследовавшие его до тех пор, пока они не отъехали достаточно далеко, чтобы больше не слышать доносившегося голоса певца.
Оказавшись на безопасном расстоянии, они обернулись назад. Р'шейл стояла перед пленными рыцарями, но издалека рассмотреть выражение ее лица было невозможно. Возле нее стоял Майкл, поющий кариенцам удивительно прекрасным голосом, который и прельщал, и терзал одновременно.
Джеймс, казалось, не обращал внимания на пение. Он стоял, положив руку на плечо брата, словно помогая ему удержаться на ногах под порывами ветра, но остальные кариенцы были потрясены.
Некоторые рыдали, некоторые застыли на месте. Жрец Гаранус стоял на коленях, зажав уши руками. Юный Дрендин во все глаза глядел на мальчика, словно погрузившись в религиозный экстаз. Все, казалось, были охвачены или восторгом, или муками.
— Что это? Что она делает? — спросил Дамиан.
— Это песня Гимлори, — благоговейно ответила ему Адрина, не отрывая глаз от происходящего.
— Но это же просто легенда, — усмехнулся Альмодавар.
— Нет. Это вполне реально. Мой отец как-то пытался уговорить чародеев исполнить ее в Талабаре. Он думал, что это даст ему законнорожденного сына. Ни один из храмов не стал бы даже рассматривать это предложение, хотя он обещал им золото, если они сделают это. Но они все же решили, что это слишком опасно.
