— Возможно, наши развлечения кажутся вам несколько вольными, Хоуксмур? В самом деле, пуританина подобные обычаи могут шокировать.
— Я не считаю себя пуританином, Равенспир, — спокойно поправил его Саймон. — Пусть члены моей семьи и заседают в парламенте, но веселимся мы ничуть не хуже своих соседей. Да и сам Кромвель не чурался вина, музыки, танцев, даже театров.
Направляясь к выходу, Рэнальф пошел чуть помедленнее, приноравливаясь к походке своего спутника.
— Все это было так давно, — произнес он. — Минуло уже сорок лет с тех пор, как монархия восстановлена. Не пора ли и нам похоронить сам дух давней вражды?
— Если бы я не надеялся сделать это, меня бы сейчас здесь не было, — ответил Саймон, и в первый раз в голосе его прозвучала резкая нотка. Он вышел во двор и с наслаждением втянул в себя прохладный вечерний воздух, прочищая легкие от затхлой, душной атмосферы замка. — Эти политические разногласия стали анахронизмом уже много лет назад…
— Ну, не совсем, — прервал его Рэнальф. — Иначе мы теперь не стали бы объединять наши семьи, чтобы решить давний спор о землях.
— Что ж, пожалуй, это верно, — согласился Саймон. Тон его голоса снова стал спокойным.
Прихрамывая, он прошел по поросшему травой газону в центр двора; его трость глубоко уходила в мягкую влажную почву. С темного неба сыпался мелкий дождик. Саймон понял, что ночью его нога будет невыносимо болеть. Эта часть Англии была очень влажным и потому негостеприимным краем, и хотя Саймон Хоуксмур вырос в этих местах, у него никогда не лежала к ним душа. Он так и не полюбил их.
Он замедлил шаги у каменного основания солнечных часов, установленных в центре газона. Опершись на трость, он в упор посмотрел на графа Равенспира.
— Между нашими семьями вражда более глубокая, чем просто спор о землях, Рэнальф. Я хотел бы похоронить и это тоже.
Его собеседник ответил не сразу, но заговорил с такой сердечностью, что Саймон сразу же понял, насколько она фальшива.
— И в самом деле, Хоуксмур, почему над нами должны висеть недоразумения наших отцов? — произнес он, протягивая руку. — Готовы вы пожать ее?
Саймон ни секунды не помедлил с рукопожатием. Оба не носили перчаток, и он сразу же почувствовал, что ладонь Рэнальфа мягкая и потная. Его собственная ладонь, твердая и мозолистая, была ладонью воина, привыкшего к шпаге. Рэнальф и не думал предлагать дружбу и мир, протянутая им рука таила в себе предательство, и Саймон хорошо понимал это. Но он пришел в замок Равенспир, готовый ко всему, и какие бы коварные планы ни замыслил Рэнальф, им не суждено было осуществиться.
