— А что, если Равенспиры примут тебя не с миром? — Она перекатилась на бок, чтобы не упускать любовника из виду. Темные глаза ее казались особенно глубокими по контрасту с белизной подушки.
— Рэнальф согласился на этот брак… хотя, надо признаться, не без некоторого нажима со стороны королевы, — ответил он. — К тому же, судя по количеству разосланных приглашений, он собирается выдать свою сестру замуж, не скупясь на расходы.
Он присел на кровать рядом с любовницей и взял ее за руку.
— Елена, если кто-нибудь и может понять то, что я делаю, так это ты.
— Ты питаешь какую-то странную для военного человека привязанность к миру, — сказала она, сжимая пальцы в кулачок, который тут же потонул в его громадной ладони. — Но Равенспиры известны своей склонностью к предательству. Почему ты думаешь, что им можно верить?
— Если Рэнальф хочет сохранить свое положение при дворе, то о предательстве не может быть и речи. Как я сказал, тебе, любимая, сама королева хочет этого брака.
— Пусть так. — Елена приподнялась на локте. Она уже оправилась от первого потрясения. Чувства все равно не смогли бы ничем помочь, а ей, как умной женщине, не хотелось навсегда рвать отношения со своим другом и любовником. — Рэнальф Равенспир может не задумываясь предать своего лучшего друга, если это ему понадобится. К тому же он известен как человек, который ничего не забывает. Про него говорят, что он будет носить в душе злобу до конца своих дней… или до конца дней своего врага.
Саймон улыбнулся:
— Для женщины, не бывающей при дворе, ты чересчур хорошо осведомлена о придворных сплетнях, любовь моя.
— Но ведь ты не сможешь отрицать этого!
Он покачал головой.
— Я просто не могу этого сделать. Но вряд ли стоит задумываться об этом, если мы собираемся стать одной любящей семьей. К тому же через месяц после свадьбы я увезу леди Ариэль в Хоуксмур, и Рэнальф и его братья никогда больше не увидят меня. Но этот брак раз и навсегда положит конец нашей вражде.
— Ты совершенно невероятный человек, Саймон Хоуксмур, — сказала Елена, гладя его по щеке одной рукой и осторожно прикасаясь другой к едва зажившему шраму.
Он накрыл ее руку своей. Во взгляде его появилась неуверенность, которую ей было так странно в нем видеть.
— Как ты думаешь, эта молодая девушка не сочтет мою внешность отталкивающей, Елена?
— Как тебе могут приходить в голову такие мысли? — воскликнула она, садясь на кровати и обхватывая его лицо обеими руками.
— Мое лицо и тело покрыты шрамами, — со смешком произнес он, — и ходить я могу только с тростью. К тому же мне тридцать четыре года, а ей всего двадцать.
