Он твердил себе, что в поведении девочки нет ничего удивительного, что она напугана и сбита с толку, внезапно очутившись центральной фигурой в хитроумной партии, затеянной Ланкастером. При дворе она стала объектом сплетен, любопытных взглядов, измышлений, но не подала виду, что это ее задевает, и сидела угрюмая и неподвижная в течение всего приема, обдумывая очередной ход в сражении со своим эскортом. Она выскакивала из окон, спускалась по яблоневым деревьям, пряталась среди клеток с соколами, пришпоривала лошадку и заставляла ее прыгать через реку, чем неизменно заставала врасплох своего стража.
Гвендолен слабела с каждым днем, и Гай с беспомощным страхом наблюдал, как она тает на его глазах. Но все же она мужественно сражалась с Магдаленой, отдавая ей всю свою любовь, понимание и доброту, молясь о том, чтобы дитя поскорее смирилось со своей участью и этот разрушительный ураган бесплодной ярости утих.
Однажды вечером Гай увидел, как жена плачет, отчаявшись достучаться до Магдалены, расстроенная ее очередной проделкой, и сам потерял терпение. Он избил девочку и отправил спать без ужина.
Магдалена рыдала всю ночь так безутешно, что к утру у нее начались лихорадка и сильный жар. Сотрясаемая горем и недоумением, она билась в судорогах. Вызванный наутро лекарь прописал ей банки. Кроме того, бедняжке ставили клистиры, пока она совсем не обессилела и не могла подняться с постели, но хриплые всхлипы по-прежнему сотрясали хрупкое тельце. Наконец встревоженная Гвендолен привела Гая. Он вошел в спальню и, наклонившись над кроватью, отвел со лба девочки пропитанные потом прядки. Веки Магдалены так распухли, что почти не открывались, и сердце Гая едва не разорвалось от раскаяния и жалости.
— Ну хватит, перестань, — тихо попросил он, сознавая собственное бессилие перед лицом столь сокрушительного несчастья. — Тише, крошка моя, тише…
Он поднял ее и усадил к себе на колени. Постепенно вместе со всхлипываниями с ее губ начали срываться слова, прерывистые, бессвязные мольбы о прощении.
— Мы должны извинить друг друга, — сказал он, поняв наконец, о чем она говорит. — Я вышел из себя, но пойми, я не могу видеть страдания своей жены, а ты ее обидела.
Плач девочки потихоньку стал стихать, и после долгих мучений она позволила себе излить душу. Весь гнев, все замешательство вырвались наружу, и леди Гвендолен поспешно села возле мужа, взяв в ладони горячую влажную ручонку.
— Он не любит меня! — заикаясь, выкрикнула Магдалена. — Он мой отец, так почему же смотрит на меня с такой ненавистью?! Почему отослал меня в Беллер и заставил думать, будто лорд Беллер мой отец?! Где моя мать?
