Герцог сжал ладонями лицо дочери и наклонил к свету. Девочку бросило в жар. Шершавые мозоли, результат многолетней работы мечом, царапали кожу, край массивного рубина в печатке холодил щеку. Ей ничего не оставалось, кроме как поднять глаза на бесстрастное лицо человека, смотревшего скорее в самые глубины ее души, чем на нее, с пугающей, лишавшей спокойствия сосредоточенностью.
— Кровь Христова!
Он резко оттолкнул девочку и, шагнув к столу, одним глотком осушил кубок.
— Кровь Христова! Никогда не ожидал снова увидеть эти глаза!
И тут Магдалена сообразила, что случилось нечто ужасное. Она затрепетала, сама не зная почему, но тут рядом с ней очутился де Жерве.
— Подожди за дверью, — тихо велел он, подталкивая ее к порогу.
— Но что я такого сделала? — пролепетала она. — Чем оскорбила его?
— Абсолютно ничем, — заверил он, выталкивая ее за дверь. — Подожди наверху вместе со стражником.
Мрачно хмурясь, он вернулся в комнату и против всяких правил осмелился упрекнуть герцога:
— Нехорошо, господин мой. Она ведь еще дитя.
— Дитя Изольды! — прошипел герцог. — Дитя неверной, вероломной, подлой твари, пусть будет проклята ее черная душа! Думаешь, она будет иной? От шлюх родятся шлюхи!
Презрительный, почти брезгливый смех разорвал сырой тяжелый воздух.
— Но Магдалена не отвечает за грехи матери, тем более что никогда ее не знала, — настойчиво твердил Гай. — Не этому нас учит церковь.
— Ты знаешь обстоятельства рождения этого ребенка.
Герцог вновь наполнил кубок, не скрывая от Гая искаженного болью, вмиг ставшего уродливым лица.
— Я вытащил его из материнского лона, когда та потаскуха корчилась в предсмертных судорогах, отравленная предназначавшимся для меня ядом! И ты смеешь говорить, что девчонка невинна?!
— Но в таком случае, господин, почему же вы сохранили малышке жизнь? Тогда она была всего лишь еще одним никому не нужным бастардом!
Ланкастер покачал головой.
— Я признал это дитя своим и подписал все соответствующие документы, — голосом, полным отвращения к себе, признался он. — Я любил подлую шлюху, можешь поверить? И намеревался обеспечить ребенка. Кроме того, в той комнате повсюду валялись мертвецы… столько смертей…
Казалось, в эту минуту он вернулся в прошлое, в ту полутемную комнату крепости-монастыря Каркасона, где у двери валялся убитый монах, а неподалеку лежал труп молодого оруженосца с воткнутым в сердце кинжалом. Он снова ощутил смрад смерти, вонь родильной крови. Снова услышал пронзительные агонизирующие крики женщины, которую когда-то любил больше жизни. Женщины, которую убил, обратив против нее ее же собственное оружие.
