В глубине души я считал, что наша лошадь придет к финишу шестой или седьмой — результат не позорный, но денег на этом не заработаешь. Я поставил на Блу Кланси в тотализаторе, но только из солидарности: в основном я ставил на французскую лошадь Мейер Be, не сомневаясь, что первой придет она.
Блу Кланси спокойным шагом направился к линии старта. Наступали прекраснейшие минуты для владельцев — когда сердца, полные надежд, бьются так часто, что готовы выпрыгнуть из груди, когда все оправдания, объяснения, разочарования откладываются на целых десять минут. Малкольм трясущимися руками поднес к глазам мой бинокль.
Тренер был как натянутая струна, как он ни старался это скрыть. Естественно, ведь Арка бывает только раз в году, а жизнь так коротка!
Казалось, лошади целую вечность распределялись по стартовым кабинкам, но вот, ко всеобщему удовлетворению, они заняли наконец свои места на линии старта. Дверцы с треском распахнулись, и разноцветная, громыхающая подковами радуга вырвалась на волю. Двадцать шесть лучших европейских чистокровок летели вперед по кругу скаковой дорожки. Каждый изо всех сил старался доказать на полутора милях зеленой травяной дорожки, что именно он — самый быстрый, самый сильный и выносливый.
— Тебе бинокль не нужен? — спросил Малкольм с надеждой в голосе.
— Оставь себе, я вижу и так.
Я хорошо различал цвета Рэмзи Осборна примерно посредине группы. Лошадь шла легко, как, впрочем, и все остальные участники этой скачки. В Арке нужно было держаться простого правила: в первой десятке обогнуть последний длинный правый поворот, не перенапрячься на прямой и прибавить в самом конце, насколько позволит выносливость лошади. Иногда, если Арка стартует медленно, один из жокеев может проскользнуть вперед на повороте и сильно оторваться от остальных; иной раз все лошади идут ровно, и тогда скачка превращается в настоящую битву за победу. Арка, в которой участвовал Блу Кланси, похоже, неслась с беспощадной скоростью, и на финишную прямую он вышел, насколько я понял, восьмым или десятым в плотной группе летящих, как ветер, лошадей.
Малкольм возбужденно орал: «Давай! Вперед!» — так, будто это было его последнее дыхание. Дамы вокруг нас, в шелковых платьях и шляпках, и мужчины в светлых утренних костюмах, охваченные теми же чувствами, кричали, подгоняя лошадей своими воплями, ругались и молились на всех возможных языках. Малкольм опустил бинокль и пронзительно завизжал, полностью увлеченный тем, что происходило на скаковой дорожке, забыв обо всем на свете, будто в мире не осталось ничего, кроме несущихся быстрее ветра лошадей.
