— Мой отец обедает сейчас в зале для распорядителей, — сказал я ему. — И очень важно, чтобы он как можно скорее получил эту записку.
Служитель сразу же ушел. Он сказал, что все равно собирался подняться в комнату обслуживающего персонала, так что сам отнесет записку. Я поблагодарил его, но моя тревога все еще не улеглась — Малкольм мог в любую минуту спуститься вниз и столкнуться лицом к лицу со всей толпой озлобленных родственников, готовых на него накинуться. Я вышел из весовой на солнечный свет и обнаружил, что все пятеро стоят, где я их оставил, и добросовестно меня ожидают.
— Я говорю, — сказала Дебс чуть насмешливо, — что в этом костюме ты смотришься просто потрясающе.
Дональд удивленно на нее уставился, и мне почему-то представилось, как он важно заявляет в своем гольф-клубе: «Мой брат, жокей-любитель…» Я отлично знал, что будь я профессиональным жокеем, Дональд изо всех сил старался бы это скрыть. Ужасный сноб! Но есть грехи и похуже.
Дебс, вторая жена Фердинанда, явилась на ипподром в черном кожаном пальто, затянутом на талии поясом. Светлые волосы спадали на плечи, на ногах — высокие ботинки на шнуровке. Веки были подведены пурпурным карандашом, на ногтях — такого же цвета лак. Куда и девалась воплощенная простота и невинность, которые я запечатлел на снимке год назад!
Фердинанд, на полголовы ниже своей жены, был сейчас как никогда сильно похож на Малкольма. Его снова мучила привычная нерешительность: он не мог понять, друг я ему сейчас или враг? Я приветливо улыбнулся Фердинанду и спросил, что подвигло его на эту поездку.
— Разные дела, — неубедительно объяснил он.
— Мы приехали сюда не для того, чтобы разговаривать о делах! — решительно отрезала Сирена. — Мы хотим знать, куда делся папочка.
Маленькая Сирена Малкольма, теперь выше него ростом, была одета сегодня в голубой матросский костюм с белыми оборками по вороту и на рукавах, на голове был белый шерстяной берет с помпоном на макушке, из-под которого почти не было видно коротко остриженных светлых волос. Сирена выглядела самое большее на шестнадцать, никак не на свои двадцать шесть. Истинный возраст проглядывал только в резкой холодности, с которой она ко мне обращалась, без малейших признаков дружелюбия.
Своим пронзительным девичьим голосом Сирена заявила:
— Мы хотим, чтобы он сейчас же выделил нам очень существенные суммы денег. А потом может убираться к черту, куда угодно.
Я прищурил глаза и спросил:
— Кто велел тебе это передать?
