на девятой базе, когда команда и без того безнадежно проигрывает, а Малыш землю роет, чтобы улучшить показатели к весеннему сезону контрактов. Я бы не стал запускать его в 1996-м, подождал бы до двухтысячного, да и тогда бы для начала осмотрелся. Естественно, Уитмен без труда пройдет в сенат в 1998-м. Короче, борьба со мной в этом году — для него политическое самоубийство. Повторяю, у него нет ни малейшего шанса. И единственное, что запомнят люди — если вообще хоть что-то запомнят, — так это то, что он проиграл.
— Ну а я знаю одно, — пожал плечами Филипелли, — мы ударили эту публику, вообразившую себя пупом земли, в самое больное место — брокерские операции. А после ноябрьской победы нанесем еще один удар. Жду не дождусь, когда посмотрю в лицо Уэнделлу на следующий день после выборов. Я уже назначил с ним встречу на этот день.
— Да, врезали мы им неплохо, — расплылся в улыбке президент.
— Вот именно, сэр, — и мне это по душе. Я рос в нужде и не стыжусь признаться, до чего приятно мне видеть, как Уэнделл и его дружки, скрипя зубами, расстаются со своими денежками. Он понимает, что мы снова победим, а также и то, что после смерти значительная часть его состояния уплывет.
В кабинете воцарилось молчание.
— Стало быть, на следующей неделе, — заговорил наконец президент, — в отпуск отправляешься?
— Да. В Монтану, рыбу ловить. На муху.
— Неужели такой малый, как ты, научился ловить на муху?
— А я вообще все на лету схватываю, сэр, — улыбнулся Филипелли.
— И то верно. Жизнь тебя потрепала прилично. Удар держишь. Собственно, поэтому ты мне и нужен. — Президент осекся. — Ладно, оставь номер, по которому с тобой можно связаться. И не забудь до отъезда пригласить Уэнделла на обед.
Как обычно, Фэлкон вошел к себе в кабинет ровно в семь пятнадцать. В Южном Национальном смешно приходить на работу в такую рань, тут и в положенные часы — между девятью и пятью — нечего особо делать. Работа в корпоративном банке оказалась еще легче, чем он думал. Но Эндрю не мог спать дольше, чем до шести утра. Никогда не удавалось себя заставить.
Повесив пиджак на спинку стула для посетителей, Фэлкон выглянул со своего сорокового этажа на улицу. Духота нависала над центром Манхэттена, словно цирковой тент. Лето в Нью-Йорке обещало быть долгим и жарким. В метро уже душно. А ведь еще только май.
В кабинет вошла Дженни с бумагами. Она тоже появилась на работе рано, желая произвести впечатление не на Эндрю Фэлкона, а на других в банке. Что было, то прошло, твердила себе Дженни. Следовало быть поумнее, ведь она не из тех, кто бросается во все тяжкие. Следовало понимать, что романтическое приключение во «Временах года» после ужина в тот вечер ничего для него не значит. Ей надо было сразу подумать о том, почему он не пригласил ее к себе домой.
