Он все еще возился с вещами. Я не видела, что он делал, только слышала, как что-то тихо бормотал. Он напоминал мне моего отца по выходным в тот момент, когда он принимался чинить забор, красить оконную раму или строить книжные полки.
Тюремщик разматывал проволоку на шее Сары. Ах да, ведро. Фигура с мешком на голове выступила вперед, с нее спустили брюки, она скрючилась над ведром, и я услышала, как струя гремит о металлическое дно.
— Все в порядке, красотка, — похвалил ее тюремщик и натянул обратно брюки.
С небрежностью, которая дается долгой практикой, закрутил на шее проволоку, и Сара снова стала беспомощной, но проделал он это с нежностью. Он любил ее больше, чем когда-то меня. Меня он никогда не называл красоткой, наоборот, лексикон всегда был враждебным — он старался меня унизить.
— Как ты исхудала, — сказал он. — Думаю, мы готовы. Ты прелестна, Сара. Не то что остальные.
Он отступил, любуясь своей жертвой. Я услышала металлический скрежет, вспыхнул свет. Он зажег фонарь. Свет разлился по всему помещению, и я нырнула за механизм. Тюремщик изучал Сару и одобрительно хмыкал. Потрогал ее обнаженные плечи — так дотрагиваются до лошадей, когда хотят убедиться, что у них прошел жар. Поставил фонарь на пол и закинул руки за голову — жест человека, который только что проснулся, зевает и потягивается. Но через мгновение я поняла, что он снимает шарф и пытается распустить пальцами тугой узел. Наконец шарф упал, и в неверном оранжевом свете фонаря я впервые увидела его лицо.
Оно ничего мне не сказало. Я его не узнала. И вдруг словно повернули кольцо на объективе и все стало в фокусе. Даже в мерцающем свете фонаря резко обозначились границы. Прошла моя лихорадка и страх. Я хотела добраться до сути и теперь знала все. Даже мысли прояснились. Нет, моя память не восстановилась. Я не узнала этого человека, но поняла все, что мне требовалось.
Раньше я думала, что дело во мне. В моей дурацкой жизни, идиотской работе и неудачных связях. А он — вон тот человечек, который возится со своим шарфом — я даже испугалась собственного живого воображения, — сумел углядеть во мне изъян. Я двигалась в пропасть, причем по собственной воле. И он это понял. Мы нуждались друг в друге. Ведь я сама втайне желала, чтобы меня уничтожили.
Но теперь я видела, что это не так. Возможно, я была неосторожной, безрассудной, чокнутой, но попалась на его пути по ошибке. Трудно сказать со всей определенностью, но мне стало казаться, что это Джо искала с ним встречи — уязвимая, отчаявшаяся, в общем, идеальная жертва. А я бросилась ее искать и тоже встретилась с ним. Однако этот жалкий неудачник так и не лишил меня жизни. Он свалился на меня, как метеор. Грянул, словно землетрясение под ногами. Но вот забавная штука: даже умирая от страха в темноте и сознавая, что спасения нет, я чувствовала, что не покорилась ему.
