На глаза его навернулись слезы.
Только что, разговаривая с Розой Текла, он ссылался на Провидение, и вот оно снова напомнило о себе, дав ему возможность спасти как раз ту, чей образ непрестанно преследовал его.
Ему казалось, что он грезит…
Госпожа Бернар сгорала от нетерпения выслушать рассказ Анри. Истинная дочь Евы, она хотела знать все подробности ночного происшествия.
Однако ей никогда бы не пришло в голову самой задавать Анри вопросы. Она служила ему, любила и почитала его, словно своего сеньора, каковым он, кстати, и являлся. Он зарабатывал на хлеб им обоим. Поэтому, несмотря на обуревающее ее любопытство, она ждала, когда он сам поведает ей о своих подвигах. И сердце ее переполняла поистине материнская любовь к отважному мальчику…
На следующее утро, разбуженный первым лучом солнца, Анри быстро оделся и умылся, взял со стола кусок хлеба и тихо, не потревожив никого — даже чутких собак мамаши Туту, — выбрался из фургона.
Повозка стояла на опушке Венсенского леса, где, покинув Париж, решила переночевать труппа «Очаровательного театра». Неподалеку виднелась деревня. Молодая листва еще куталась в ночной туман, но суровое чело донжона Венсенского замка, достроенного Карлом V, уже подобрело, окрасившись розовым светом зари.
Созерцание пробуждающейся природы благотворно подействовало на юного артиста. Душа его, чистая и возвышенная, получала наслаждение от общения с ней. Город же, напротив, нередко действовал на него удручающе.
Проделав ряд сложных упражнений, необходимых любому гимнасту, и поиграв с питомцами мамаши Туту, которые наконец соизволили проснуться, Анри с аппетитом, свойственным его возрасту, принялся за грубый хлеб, составлявший весь его скудный завтрак. Быстро покончив с незатейливой трапезой, он направился в лес, откуда уже доносился птичий гомон.
Как многие люди, привыкшие действовать, а не созерцать, отважный молодой человек обычно размышлял на ходу, отчего, сам о том не подозревая, становился в ряды сторонников школы перипатетиков, основанной знаменитым философом Аристотелем.
Вчерашнее происшествие с золотоволосой девочкой, к великому удивлению самого Анри, необычайно взволновало его. Он ощущал, что подпал под власть некоего не поддающегося разуму чувства… Была ли это любовь? Да, но только первая, детская, ибо чувство сие в столь нежном возрасте еще не может играть всеми своими красками и оттенками, хотя и отличается поразительной чистотой и нежностью. Мы бы даже рискнули назвать его братской любовью и предупредить нашего читателя, что в дальнейшем оно окажет некое влияние на судьбу героя этой книги.
