Разум Сюзон отказывался поверить в такое злодейство, однако сердце у нее все же было не на месте.
Проснувшись, Антуан увидел, что рядом никого нет, удивился, потянулся, зевнул и подумал про себя: «Что-то раненько она поднялась. А, должно быть, ее позвала хозяйка. Хороша девица! Жаль бросать ее так скоро! Я даже готов сдержать свое обещание и жениться на ней; она того, право слово, стоит… Но нет, месье де Пейроль, служба герцогу прежде всего!»
А пока он так вот лениво размышлял, бедняжка Сюзон, потрясенная, как никогда в жизни, освежала утренней прохладой горевшее лицо и глядела на розовевшие в лучах восходящего солнца горные вершины.
«Что же мне делать? — думала она, ломая руки. — Что же мне делать?»
Казалось бы, чего проще: отправиться к госпоже де Лагардер и все ей рассказать! Однако Сюзон обуревали сомнения.
Дория была строга к себе и к окружающим и держала слуг лишь безупречного поведения — после первой же провинности она, хорошенько отчитав, увольняла их.
— Если я во всем признаюсь, — рыдала Сюзон, — она прогонит меня! А ведь я так люблю малютку Анри и так предана его матери!
Поразмыслив, бедняжка пришла вот к чему: «Хозяйка все равно не поверит мне. Мало ли что может наговорить человек, которого мучают кошмары. Да и смею ли я обвинять монсеньора герцога Мантуанского? Ведь госпожа Дория — сестра ему!»
Герцог встал перед ней как живой — простой, милый, приветливый, ведущий с хозяином дома долгие задушевные беседы… Неужели обходительный вельможа отравил Гвасталльского государя и хочет отправить на тот свет семью Лагардеров?
— Нет! — решила она. — Я и заикнуться про такое не смогу!
Несколько раз Сюзон Бернар приступала к Пейролю с расспросами, но тот свято хранил свои секреты и ничего не рассказывал ей. Он только смеялся над женским любопытством и крепко целовал горничную, так что, в конце концов, она совершенно успокоилась и втихомолку радовалась тому, что не поддалась первому побуждению: «Кабы я открыла рот, госпожа де Лагардер немедленно прогнала бы меня!»
Но она все-таки сказала своему возлюбленному:
— А знаете ли вы, сладкий мой, что вы порой говорите сами с собой по ночам? Мне иногда даже страшно делается!
Пейроль не на шутку перепугался: «Что же я такое наболтал?»
Однако виду не подал, а спокойно пожал плечами и отвечал:
— Знаю, знаю! Меня частенько донимают жуткие кошмары. — Он помолчал с минуту и продолжал: — Кинжалы… яд… покойники… это началось в ту самую ночь, когда я приехал в Гвасталлу на зов дорогого батюшки и он скончался у меня на руках! — Антуан тяжко вздохнул и притворился, будто утирает слезы: — Как же я любил своего отца! Никого у меня больше не осталось на земле после его смерти… Какое счастье, что я повстречал вас, Сюзон, carissima mia
