— Перед самым уходом племени я охотился у реки, — стал рассказывать он печальным голосом. — На берегу большой-большой кайман схватил меня за ногу. Я долго с ним боролся и сумел все-таки вырваться. Я потерял много крови и долго лежал без сознания. Сколько лежал? Никто не знает. Меня нашли в последний вечер перед уходом. Лодки уже ушли в море. Со сломанной ногой я не мог идти. Старый шаман Карапана ненавидел меня, потому что…
Он в нерешительности умолк, как бы сомневаясь, смеет ли продолжать.
— Говори! — потребовал Манаури.
Арасибо махнул рукой, всем видом своим выражая, что об этом не стоит говорить.
— Нет, говори! Почему тебя ненавидел Карапана, ну? — настаивал вождь.
— Ты же знаешь, мы тоже его не любим!
— Он ненавидел меня потому, что я знаю многие его хитрости и уловки. Он боялся за свою власть и подговорил против меня Конесо. Конесо не позволил меня нести и оставил одного, надеясь, что я умру. Все ушли, а меня бросили… Родственники оставили мне немного еды. Но я не умер и даже могу ходить!
— Значит, Конесо все еще главный вождь? — В голосе Манаури прозвучал гнев. — И Карапана с ним?
— Да, главный. И Карапана с ним.
Итак, положение наше прояснилось. Прояснилось?! Никогда, вероятно, в этом слове не звучало столько злой иронии, как сейчас, при наших обстоятельствах. Прояснилось, что мы оказались одни, что мы не можем рассчитывать на чью-нибудь помощь, а все араваки ушли неведомо куда, и теперь ищи ветра в поле. Обстановка вокруг неясная, а соседство алчных испанцев более чем опасно. Оставаться в этом месте дольше означало навлекать на свою голову новые беды. Арасибо в самых мрачных красках описывал жестокость испанцев из Ла-Соледада: силы у них несметные, всех они хотят подавить железной пятой, разбойничают повсюду, а на службе у них много куманагото…
— Кто это такие? — поинтересовался я.
— Куманагото — это соседнее племя индейцев на западе, — пояснил Манаури. — Кровожадные людоеды.
— Людоеды? Возможно ли?
— Я тебе говорю! — заверил вождь. — Прежде у нас немало было с ними хлопот. Это настоящие карибы.
— А карибы плохие?
— Плохие и дикие. У карибов много разных племен, на все они любители пограбить, а трудиться и обрабатывать землю не любят.
— А разве вы не карибы? — спросил я недоверчиво.
Манаури, Арасибо и все присутствующие индейцы ужасно оскорбились от одной лишь мысли, что их могли принять за карибов.
— Нет! — выкрикнул Манаури. — Мы араваки, мы совсем другое племя. Мы обрабатываем землю, а не только бродим по лесам…
