— Погоди, Леня, — остановил его руку Гуровин. — Чего ты порешь горячку? Давай все обсудим. Сядь.
Крахмальников присел на краешек кресла.
— Я думаю, надо туда бригаду послать и дать им спутниковую тарелку.
— Леня, — внушительно произнес Гуровин, — ты ОХ…Л?
— Еще раз…
— Ты знаешь, под кого мы копаем?
— Под кого?
— Станция “Северная” — это была предвыборная акция питерского мэра.
— И что?
— А президент ему руку жал. Крахмальников застыл с разинутым ртом. Потом закрыл рот, взял трубку и набрал номер Никитина:
— Валера, это опять Крахмальников. Значит, так, высылаем тебе в помощь людей. С ними будет спутниковая тарелка. Готовься к прямым эфирам в семь и в десять. Понял? Копай, Валера, глубже копай!
Гуровин вскочил и ловко вырвал трубку из рук Крахмальникова.
— Леня, ты идиот! — зарычал он. — Ты нас погубишь! Ты знаешь, что мы на ладан дышим?! Ты знаешь, что Дюков спит и в гробу нас видит?! Что президент нас поминает недобрым словом на всех углах?! Мы завтра с тобой на улице будем!
— Яш-ша, — пытался забрать трубку Крахмальников, — я тебе не дам нас угробить. Подумай, что сейчас люди делают. Они наших новостей ждут, потому что никто им правды, кроме нас, не скажет…
— Дурак! Им на правду наорать! Им на нас насрать! Когда мы по миру пойдем, они и не поглядят в нашу сторону!
Борьба за телефон приобретала комический характер. У Крахмальникова в карманах лежало два мобильника, но дело, собственно, уже было не в телефоне.
— Они только и ждут, что мы лапки кверху! — шипел Крахмальников. — Нас на вшивость проверяют.
Гуровин выпустил аппарат и бессильно повалился в кресло:
— Делай что хочешь.
Крахмальников подержал ненужную теперь трубку и положил ее на место.
— Что с тобой, Яша? — спокойно сказал он.
— Я тебе все сказал.
— Знаешь, в чем наше спасение?
— На паперть идти.
— Не-а. Оставаться собой.
— Да слова это все, Леня, пустые, глупые слова! Ля-ля, тополя! Базар-вокзал! Ты что, романтик? Ты романтик, я тебя спрашиваю?
— Я не циник, — ответил Крахмальников.
— А я циник. Мне полтысячи человек кормить надо.
— Что-то еще случилось? — спросил после паузы Крахмальников. Гуровина он не узнавал. Никогда, никогда Яков Иванович не резал острые материалы. Он сам их острил, если недостаточно было. Может, и ему позвонил Дюков? Может, наобещал чего? — Ты с Дюковым разговаривал?
Гуровин вскинулся:
— Ты с ума сошел?!
— Так в чем дело? Я тебя не узнаю, Яша. Мы же “Дайвер”! Мы глубоко нырять должны. Гуровин опустошенно смотрел в стол.
