За столами в дальнем конце комнаты сидели слуги самого высокого ранга. Обычно они не ели в главном зале, но сегодня их пригласили сюда, чтобы дать возможность тоже посмотреть представление. Вместо позолоченных фарфоровых тарелок, как у сидящих за высокими столами, они использовали толстые ломти черного хлеба, накладывая на них рагу из баранины с картофелем и обрезки жареной оленины, фазана или медовой свинины, которую аристократы побрезговали есть или бросить собакам, шнырявшим под ногами. Когда хлеб пропитывался соусом настолько, что больше не мог служить тарелкой, они съедали его или бросали собакам, выбирая себе новый кусок с деревянного блюда, стоявшего в центре их стола.
Поглощая немыслимые количества еды, толпа смотрела представление циркачей, выступавших в центре зала. Финн вытянула шею, чтобы получше разглядеть, но массивная фигура кухарки заслоняла ей весь обзор. Она видела лишь быстро мелькающие золотистые шарики в рукаве жонглера, а потом внезапный вихрь цвета — это акробат сделал сальто высоко в воздухе, под самыми балками.
В зале горели все камины и множество свечей, так что даже высокие потолки были ярко освещены. Финн поколебалась, потом прикусила губу, натянула капюшон подальше на лицо и выскользнула из-под защиты бархатных занавесей. Постоянно отскакивая и уклоняясь, чтобы не попасть под ноги запыхавшимся слугам, она пробралась вдоль стены зала, забравшись на помост, где стояли высокие столы.
Многие из высоких кресел, украшенных затейливой резьбой, пустовали, поскольку отец Финн, Энгус, и большинство его людей до сих пор не вернулись. Финн медленно отодвинула одно из кресел, слегка поморщившись от скрежета деревянной ножки по натертому полу. Дождавшись момента, когда всеобщее внимание было приковано к огнеглотателю, засунувшему в рот горящий факел, Финн залезла в кресло и устроилась на мягком кожаном сиденье, облокотившись на стол.
Она восхищенно смотрела, как огнеглотатель отклонился назад, пока его длинные волосы, собранные на затылке в хвост, не коснулись пола, а потом пропихнул горящий факел себе в горло и закрыл рот, так что его щеки изнутри озарились красным светом. Медленно и театрально он вытащил факел, черный и дымящийся, потом выпрямился. Его щеки все еще были надуты и светились тем же жутким малиновым огнем. Из сжатых губ вырвалась струйка дыма, а затем и длинный язык племени, чуть не опаливший ей лицо. Финн инстинктивно отпрянула, стараясь не завизжать вместе с остальными.
