— Повтори, что у тебя тут записано, — сказал Немцев.
Игнатьев недовольно поднялся и посмотрел на ленты.
— Ты записан, — сказал он. — Пугаешь рыб и занимаешься прочей ерундой.
И тут меня осенило: катран подходит к дому, потому что слышит испуганные крики рыб! Наверно, звук передаётся через стальные стенки в воду, катран думает, что там кто-то охотится, и спешит, торопится к чужому столу.
Но скоро катран понял, что его дурачат.
Когда мы с Немцевым вернулись к иллюминатору, акулы не было. Она ушла.
Позвонил Павлов и сказал:
— Опускаем буровую!
Шёл уже девятый день моего подводного сидения.
Я стоял у иллюминатора и смотрел, как опускаются одна за другой части буровой вышки. Мимо проплыли суставчатые ноги, пузатый, похожий на бочонок, мотор, разделённый на части вал, лебёдка с тросом.
Со дна навстречу им поднялось зелёное облако. Потревоженный ил клубился. Облако росло, как перед грозой. Я посмотрел на часы — три часа дня.
Это там, наверху. А у нас всё те же сумерки.
Кессон не любил ходить по железу.
— Он же босиком! — объяснял Немцев.
Ел котёнок на столе, спал в коробке из-под печенья.
Больше всего его интересовала в доме прозрачная дверь. Когда ему удавалось пробраться в нижний отсек, он садился около люка, вытягивал шею и смотрел вниз.
Там тускло и таинственно светилась вода. Поверхность её была совершенно неподвижна, где-то у самого дна бродили тени. Я сначала думал, что это рыбы, но потом сообразил, что таких огромных рыб в Чёрном море нет.
И тогда я понял — это облака. Тени облаков, плывущих над морем.
Кессона они очень занимали. Несколько раз он пытался, опуская лапу, достать эти тени.
Неподвижность воды его пугала.
Приходил Немцев, говорил:
— Свалишься, дурак! — и уносил котёнка наверх.
По ночам мне снились
пустые рамы от
картин.
Наконец настал десятый день. Последний день нашего пребывания в доме.
С утра началась суматоха. Звонил телефон. Несколько раз приплывали аквалангисты — проверяли лифт.
Пришёл доктор и внимательно осмотрел нас. Он выслушивал Игнатьева, когда с пола на стол прыгнул Кессон.
— И тебя послушаем, — сказал доктор и стал слушать, как бьётся у кота сердце.
— Значит, так: в декомпрессионной камере будете трое суток, — сказал он. — И этот зверь с вами. Насколько я помню, случаев декомпрессии кошек мировая наука не знает. Так что ты — первооткрыватель!
Он щёлкнул Кессона по лбу.
Котёнок пищал и вырывался. Доктор посчитал у него пульс и что-то записал в блокнот.
