Я выдул ровно четыре тысячи кубиков.
— Вот это другое дело! — сказал Павлов. — Как, доктор, противопоказаний нет?
— Нет.
И он написал в моей водолазной карточке: «РАЗРЕШАЮ».
Когда я вернулся в палатку, Марлен сказал, что, кроме меня, в доме будет жить немцевский кот.
Это тоже будет эксперимент.
— Ты знаешь, — сказал я, — что-то ноги болят. Уже несколько дней. Я врачу, конечно, не жаловался.
— И правильно сделал. Это после Эски. В подводном доме отдохнёшь!
Когда Павлов выдувал свои шесть тысяч, я вспомнил, как мы с ним сидели однажды на буксире.
От дома к судну плыли два водолаза. Людей не было видно; две дорожки пузырей тянулись от «Садко» к нам.
— Справа Игнатьев плывёт, — сказал Павлов. — А слева… Не знаю, может быть, Джус.
— Как это? — удивился я. — Человека не видно. Как же вы можете знать?
— По пузырям. Какой у человека характер, такие и пузыри. Игнатьев — скала. Его расшевелить — надо гору взорвать. Он и дышит соответственно. Выдох от выдоха через минуту. А Джус у нас быстрый, всё торопится. Раз-раз! — сообразил и сделал. Пожалуй, это он дышит!
Аквалангисты доплыли до борта и, шлёпая ластами по стальной лесенке, стали выходить.
Они сняли маски, первым шёл Игнатьев. Вторым — Джус.
Помню, я тогда сказал:
— О-о-о-о!
Провожать меня пошли на шлюпке Павлов и Марлен.
Мы выгребли на середину бухты, привязали шлюпку к буйку и стали надевать акваланги.
— Всё взяли? — спросил Павлов. — А щётку?
— Взял.
— Послушай… — сказал Марлен. — Я Немцеву говорил уже: будете плавать, присмотрите хорошее дно для акустического полигона. Чтобы чистое было, много рыб и укрытия — камни, что ли.
— Угу!
Я бросил в воду полиэтиленовый мешок, слез сам, нырнул. Под водой мешок надулся и, как маленький аэростат, потащил меня вверх. Я ухватился за него. Мешок вырвался и ракетой взвился к шлюпке.
Я всплыл, поднял маску на лоб и пожаловался:
— Не хочет тонуть!
— И не захочет, — сказал Павлов.
Он достал из-под скамейки сумочку с грузиками, положил внутрь моего мешка грузик и бросил в воду.
Мешок плавно пошёл на глубину. Я еле успел схватить его. Рядом прошумело — это прыгнули из шлюпки Павлов и Марлен.
Подо мной колыхалось огромное белое пятно. Оно покачивалось и двоилось. Это был «Садко».
В стороне смутно виднелся вольер.
Я опустился на верхнюю площадку дома, цепляясь за выпуклую стену, подобрался к иллюминатору.
Прямо на меня через толстое стекло смотрел Немцев. Он смотрел на меня изнутри очень серьёзно и беззвучно шевелил губами. Должно быть, разговаривал с Игнатьевым.
