Но туман, когда Марк поднялся на плоскую сигнальную крышу претория, и не думал рассеиваться. На лицо оседала мягкая, промозглая сырость, оставлявшая на губах солоноватый привкус. На близлежащие холмы наносило сероватые, бледные хвосты тумана, а дальние гряды холмов выглядели как расплывчатое пятно, растворяющееся, исчезающее вдали.
— Бесполезно, командир, — проговорил легионер, сидевший на корточках у стенки вала и раздувавший угли в огромной жаровне.
Марк упрямо качнул головой. Как знать, может, так все и происходило, когда Девятый легион исчез с лица земли? А что, если его отец и все легионеры вот так же смотрели и ждали, не очистятся ли дальние холмы, чтобы послать туда сигнал и получить ответный? Марк вдруг осознал, что он молится, молится, как никогда раньше, взывая к чистым небесам, скрытым за серой толщей облаков: «Великий бог Митра, Убийца Быка, Владыка Веков, сделай так, чтобы разошелся туман и засияла твоя красота! Раздвинь туман и дай нам чистого неба, чтобы мы не сгинули во тьме. О Бог Легионов, услышь мольбу твоих сыновей, ниспошли нам твой свет, нам, твоим сыновьям, Четвертой Галльской когорте Второго легиона!»
Он повернулся к легионеру, который видел лишь, что командир молча стоял несколько минут, задрав кверху голову, как будто высматривал что-то в тихо плачущем небе.
— Нам остается только ждать, — проговорил Марк. — Будь готов пустить дымовой столб в любой момент.
И, повернувшись на пятках, он обогнул громадный ворох свежей травы и папоротника, наваленный около жаровни, и со стуком сбежал по узкой лестнице.
Внизу его поджидал центурион Фульвий с каким-то неотложным делом, и Марку далеко не сразу удалось улучить минутку, чтобы вновь подняться на вал. Но когда он наконец очутился там, ему показалось, что даль немного посветлела. Он тронул за плечо Друзилла, стоявшего рядом:
— Мне мерещится, или холмы и в самом деле сейчас видны отчетливее?
Друзилл молча обратил хмурое лицо на восток. Потом кивнул:
— Если мерещится тебе, то значит, и мне мерещится.
Глаза их встретились, во взгляде была надежда, которую они не решались выразить в словах. Затем они разошлись, каждый по своим делам.
Но скоро и другие начали показывать пальцами и напряженно вглядываться в даль, не смея выразить вслух надежду. Медленно-медленно светлело, туман редел, расходился, и ряд за рядом вдали вставали гребни холмов.
На крыше претория высоко вверх поднялся столб черного дыма, потом завалился набок, ниспадающей завесой протянулся над северной частью вала, отчего солдаты закашлялись и принялись отплевываться. Затем столб настойчиво прянул в вышину, высокий, прямой и черный. Глаза и сердца в мучительном ожидании устремились к дальним холмам. Последовала долгая пауза, и вдруг раздался всеобщий крик: на востоке, на расстоянии одного дня перехода, в воздухе показалась еле заметная темная ниточка дыма.
