С жадным любопытством, чувствуя, как замирает его сердце, юноша долго, не отрываясь, всматривался в великолепное изображение на граните, образец работ мастеров древнего Египта, искусство которых в деле обработки камней неведомо нашему времени.
Глубокий вздох вырвался из груди Меренра.
Внезапно он обернулся к освещавшему изображение Тети старому жрецу, по изрытому морщинами лицу которого пробегали тени.
— Это — мой отец? Да? Почему же он„ Почему ты так схож лицом с этим изображением?
— Потому что, — коротко и сухо отозвался Оунис, — потому что и я из рода владык Египта. Я — твой кровный родственник.
— Ты никогда не говорил мне об этом. Почему?
— Не было надобности.
Меренра опять обернулся к гробнице, где лежал труп лже-Тети.
— Этой… собаке, этой гадине не место в гробнице, приготовленной для священного праха моего отца! — крикнул он голосом, полным гнева.
— В свое время ты удалишь труп раба отсюда и с почестями
положишь в гробницу прах твоего отца! — отозвался Оунис спокойно.
— В свое время? Нет, теперь же, сейчас же! Ни минуты дольше! — страстно воскликнул юноша и, схватив тяжеловесную мумию, как перышко швырнул ее на пол.
— Так… я поступлю… со всеми! Да, со всеми, кто виновен в гибели моего отца! — кричал он исступленно.
— Успокойся!
Вместо ответа Меренра схватил лежавшую на полу мумию и поволок ее к выходу. Оунис едва поспевал за ним.
Выбравшись из подземелья пирамиды Тети, юноша бегом донес раззолоченную мумию лже-Тети до берега Нила и с силой швырнул ее в рокочущие волны Отца Вод со словами:
— Прости, великий Нил, что я оскверняю твои святые воды трупом презренного! Прости, и… и донеси этот мой подарок до Мемфиса, до ступеней дворца похитителя короны обоих Египтов9! Пусть мертвый посланец предупредит живого узурпатора, какая участь ожидает его при жизни, а его тело — по смерти!
Грудь юноши высоко вздымалась, глаза горели лихорадочным огнем. Оунис стоял тут же и молча наблюдал эту странную и страшную сцену.
— Ты не боишься, дитя мое, — сказал он немного погодя, — что боги накажут тебя за святотатство? Ведь священ прах каждого, даже преступника, даже многих животных. Наш древний закон велит…
— Я не хочу знать древних законов, когда речь идет об оскорблении, нанесенном моему отцу! — запальчиво ответил юноша и потом добавил: — Пусть боги судят меня. Но я не мог поступить иначе!
Глубокой ночью, когда, вернувшись после посещения гробницы отца, Меренра задремал тяжелым, тревожным сном, Оунис, неся на руках ворох толстых корявых сучьев, пришел снова на тот же берег Нила.
