Из этого можно понять, что таких людей, как Игнат Криленко, в России было в преизбытке, и далеко не все они поголовно были спившейся деревенской голытьбой, в период коллективизации под видом раскулачивания бросившейся грабить чужое добро, нажитое «трудами праведными» [33]. Их бедность была обусловлена не непостижимым невезением в делах, ни отсутствием трудолюбия как такового, а тем, что деревенские и недеревенские мироеды систематически и целенаправленно угнетали их жизнь для того, чтобы самим удержаться на завоеванных ими ступенях пирамиды российских “элит”, а при возможности подняться по ним еще повыше, по какой причине донимали бедноту недоимками, ссудами зерна и денег под заведомо неоплатные проценты, кабальными условиями найма и т.п.
Но если такого типа, как описанный Л.М.Кагановичем мироед, обучить “хорошим” манерам, великосветскому этикету, приодеть во фрак, то роскошное безделье, презентации и фуршеты в перерыве между “утомительной” стрижкой разнородных купонов не будет обременительным для его совести. При этом следует помнить, что красный угол в хате (избе) мироеда готов был обрушиться под весом множества всевозможных икон, а каждый двунадесятый праздник он торчал в сельской церкви со свечкой, раздавал на паперти какую-то милостыню нищим, обделенным такими же как и он мироедами, и считал себя «добрым христианином». И этот психологический тип не исчез с завершением гражданской войны в России, вследствие чего в процессе раскулачивания гибли не только малочисленные безвинные действительно крепкие хозяева, как об этом нам расписывают писатели-деревенщики и неомонархисты 1960 — 90-х гг.
Раскулачивание по сути было направлено против мироедов, таких как описанный Л.М.Кагановичем “крепкий деревенский хозяин” Максим Марченко. Однако, очень многие, кто не состоялся в качестве такого реального кулака, тем не менее состоялся как носитель того же самого мироедского типа нравственности и психики, которого всего лишь оттеснили от кормушки еще более “крепкие хозяева”. Если из деревни убрать только наиболее “крепких хозяев”, не изменив ничего в организации жизни деревни, то менее “крепкие хозяева” с удовольствием займут место прежних “крепы шей” и будут делать то же самое, забыв про свое батрачество на мироедов, будто его и не было вовсе. И в коллективизацию мироеды как состоявшиеся в жизни, так и состоявшиеся психологически только как мироедский тип нравственности и этики, но обделённые материально, гибли в ходе раскулачивания, однако не одни, а вместе с семьями, включая своих детей и внуков. Чтобы их дети и внуки не сгинули в 1930 г., таким как Максим Марочка следовало вести себя совершенно иначе в 1900 г.:
