Передо мною стоял Мишель Берр, резко. изменившийся, совершенно другой Мишель Берр! Исчезла его черная спущенная шляпа; исчезло смирение, которым он прикрывал свой злой нрав; исчезли полинявшие одежды; впрочем, ирония, как и всегда, язвительно сверкала из его единственного глаза. Блестящий шлем еще больше подчеркивал жестокие, сильные черты его лица, а узкие блестящие латы на его жирном теле неожиданно придавали ему воинственный вид. Холодная улыбка заменила приторно-вежливый смешок прежних времен. Некоторое время он молча смотрел на меня. Я осматривался кругом и увидел Марию, связанную, с заткнутым ртом, лежавшую на земле в некотором расстоянии от нас. Он перехватил мой взгляд и засмеялся.
— А, да, маленькая леди: интересная игрушка для капитана во время его досуга.
Это замечание привело меня в такую ярость, что я делал неимоверные усилия, чтобы освободить свои связанные руки.
— Подлый предатель! — вырвалось у меня. — Вы… Он прервал меня с приятной улыбкой, хотя зловещий огонь блестел в его глазу.
— Как удачно де Танкерей назвал вас Красным Петушком! До сих пор вы остались Петушком, хотя уж не таким красным, как прежде, но таким же глупым. Я хотел бы обратить ваше внимание на одну вещь, мсье Петушок: вы в слишком плохом положении, чтобы бросать такие тяжелые обвинения.
— Но справедливые! — ответил я смело. — Вы предали нас, Иуда! Продали нас…
— Замолчите! Замолчите! — закричал он разъяренный. — Моя мать была испанка, а я верный сын святой церкви. Я служил под начальством Педро Менендэса раньше, чем вы родились, щенок! Что для меня несколько собак-гугенотов? Я считаю благом, что принимаю участие в их смерти. — Он засмеялся. — Но зачем мне оправдываться перед вами? Теперь, когда вы в моих руках, я потребую от вас некоторых сведений, которых я давно уже добивался.
— О великой тайне, которой, по вашему предположению, я должен обладать, а? — спросил я. Он не был удивлен словом «тайна».
— Которой вы обладаете, — поправил он меня. — Да, так оно и есть.
— А если я вам не дам этих сведений? Что тогда?
— Тогда вы изведаете такие пытки, что судьба бедных осужденных душ в аду покажется в сравнении с ними ложем из роз, — ответил он холодно. — А если и это не даст желаемых результатов, то у меня имеется другая идея.
При этом он бросил взгляд на место, где лежала Мария.
Я внутренне содрогнулся, но ничего не сказал. Я знал, что если он от меня ничего не узнает, то станет пытать ее в надежде, что ее страдания заставят меня сдаться. Он придвинулся ко мне совсем близко и решительно посмотрел мне в глаза. Я ответил ему таким же взглядом.
