Но на этот раз из тьмы к нему явилась не прекрасная обольстительница, а старик с развевающимися сединами, и на этот раз он не стал увещевать Джанни, уговаривать его, он строго, непоколебимо приказал:
Вставай, Джанни Браккалезе! Ты не прислушался к мудрому совету, ты сам навлек, на себя беду. Вставай и прими страдания в наказание за свою глупость! Вставай и предайся тяжкому труду, мучениям и нищете, которые ты заслужил и будешь заслуживать впредь, пока не научишься работать головой вместо того, чтобы позволять врагам одолевать тебя силой оружия!
Но я лишь поступил так, как мне было ведено! — возразил Джанни.
Вставай! — громовым раскатом прозвучал голос старца. — Вставай для трудов и сражений. Или ты хочешь, чтобы я превратил это убежище в место пыток вместо места исцеления? Вставай и уходи, Джанни Браккалезе, ради спасения своей чести и своего родного города. Вставай!
Последнее слово выбросило Джанни из забытья, словно ядро из катапульты, глаза его открылись, он приподнялся, сел, но тут же повалился обратно на что-то холодное и липкое. Голова его нестерпимо болела, он не в силах был смотреть на небо, не щурясь. И на этот раз он не увидел над собой милого лица девушки-цыганки. Он не увидел даже не столь приятного для глаз лица Гара.
Гар! Где он? Погиб? Попал в плен? И где он сам, если на то пошло? Джанни, превозмогая боль, привстал и оперся на локоть. С трудом моргая — так это было больно, — он огляделся. Ничего. Кругом только черная грязь под моросящим дождем. Джанни поежился. Он промок до нитки. Нет, ничего, кроме...
Кроме громадного неподвижного тела. Великан лежал, скорчившись, на боку, почти уткнувшись лицом в грязь. Макушку его рассекала глубокая рваная рана. Волосы были залиты запекшейся кровью. Кондотьеры стащили с Гара дублет и штаны, и даже сапоги, и бросили, решив, что он умер.
Страх сковал Джанни, но он пополз по грязи к другу. Боль пульсировала в висках, сил почти не было, но он все же полз. Ему казалось, что он добирался до Гара не меньше часа, хотя их отделяло друг от друга не более нескольких ярдов. Джанни дрожал от пробиравшего до костей холода. Струи дождя больно кололи кожу. Кожу! Джанни осмотрел себя и понял, что кондотьеры раздели и его. На нем остались только подштанники. Они и его бросили, сочтя мертвым. Но почему?
Страшная мысль мелькнула у Джанни. Опираясь на локоть, он поднял другую руку, осторожно пощупал затылок... и отдернул руку: прикосновение к рассеченному затылку вызвало дикую боль. Он был ранен столь же жестоко, сколь и его друг. Удар дубинки оказался слишком силен.
