От одной мысли о том, как это может напугать Грету, Балкис становилось страшно. Она прижималась к своей мачехе и горько плакала, а когда Грета гладила ее по головке и спрашивала, что ее так расстроило, Балкис только качала головой и плакала еще пуще. По ночам ей снилось, будто Грета и Людвиг в ужасе смотрят на нее и пятятся, жестами отгоняя зло, а потом бегут прочь из своего домика куда глаза глядят. Балкис с криком просыпалась, и потом Грета по полчаса укачивала и убаюкивала ее, прежде чем девочка засыпала снова.
И хотя Балкис порой не могла устоять против непреодолимого желания прогуляться ночью в кошачьем обличье, она вела себя очень осторожно, чтобы никому не попасться на глаза во время превращения.
Порой к старикам наведывался кто-нибудь из монахов, проживавших в расположенном неподалеку монастыре. Настоятель монастыря считал жителей лесной деревушки своими прихожанами и пекся об их душах. По воскресеньям Грета и Людвиг отправлялись за много миль от своей хижины на мессу, поэтому не имели ничего против того, чтобы и к ним время от времени захаживали монахи. Гость монах разговаривал с ними, рассказывал вести из большого мира, читал отрывки из Библии — из Ветхого Завета, которые в церкви читаются редко. Когда Балкис впервые услышала, как читает монах, ей стало любопытно, и он научил ее тому, как произносить звуки, обозначенные в книге буквами. Девочке вдруг страстно захотелось иметь дома Святое Писание, чтобы прочесть те истории, которых монах не зачитывал вслух. У Людвига с Гретой в доме имелась старинная фамильная Библия, но они хранили ее скорее как семейную реликвию, чем как источник знаний. Как все крестьяне, они были неграмотны. А вот Балкис по вечерам склонялась над страницами Библии и произносила звук за звуком до тех пор, пока они не начинали обретать смысл. Так она обучилась еще одной разновидности волшебства.
Когда Балкис исполнилось четырнадцать лет, с ее телом стали происходить совсем другие перемены, и Грете пришлось рассказать ей о том, что надо делать в пору сложностей, с которыми женщины сталкиваются каждый месяц. В наступившее вскоре полнолуние Балкис захотелось преобразиться в кошку и отправиться на ночную прогулку. Но только она выскочила из окна, как ее объяло дотоле неведомое чувство. Все ее тельце словно иголками закололо, да с такой силой, что с ума можно было сойти. Балкис открыла рот, чтобы жалобно мяукнуть, но из глотки ее вырвался мерзкий, наглый, отвратительный вой — точно такой, какой она не раз слыхала от кошек, живущих на заднем дворе. Балкис снова запрыгнула на окошко и приняла человечье обличье, а потом села на кровать, потрясенная и напуганная.
