Какая-то матроска угощала квасом. Старик добродушно сказал:
— Квас квасом, а ты спроворила бы, бабенка, шкаликом. Вот тебе семь копеек, что дедушка с внуком дали. А затем можно и до госпиталя доплестись.
Маркушка подбежал к Бугаю и спросил:
— Бегу к Нахимову, дяденька, с запиской?
— Беги! Если уеду — жди здесь.
— Лётом обернусь. Еще застану.
И полетел на Екатерининскую улицу.
Был шестой час на исходе.
На Графской пристани и на Екатерининской улице были небольшие кучки морских офицеров, чиновников и дам.
Почти на всех лицах были подавленность и изумление. Везде шли возбужденные разговоры о только что полученной вести — что наши войска разбиты и в беспорядке отступают, преследуемые союзниками.
Раздавались восклицания негодования. Обвиняли главным образом Меншикова за то, что он с такими солдатами и был разбит так ужасно.
Что теперь будет с Севастополем?..
По Большой улице проезжал старый генерал на усталой лошади, один, понурый, в солдатской шинели, простреленной в нескольких местах.
Это был корпусный командир, один из участников Альминского сражения, только что приехавший от отступающих войск. С балкона губернаторского дома, на котором сидело несколько дам и двое молодых инженеров, хозяйка, пожилая жена адмирала, окликнула знакомого генерала.
Он остановился у решетки сада и, поклонившись, извинился, что не может зайти.
— Что будет с нами, любезный генерал? — по-французски спросила адмиральша.
Генерал сказал, что знает обо всем Меншиков и более никто. И, пожимая плечами, точно он ни в чем не виноват, проговорил, что благодаря глупости одного генерала и странной диспозиции [10] главнокомандующего мы должны были отступить… А у него шинель прострелена во многих местах. Его вовремя не поддержали и… оттого потеряна битва…
И негодующе прибавил:
— Знаете, что сделал главнокомандующий? Он с поля сражения послал своего адъютанта Грейга [11] в Петербург к государю — и вообразите! — приказал Грейгу доложить все, все, что видел, и что письменную реляцию [12] пошлет завтра… Разве это не дерзость?.. Так огорчить государя?!.
С этими словами генерал уехал.
Все изумились дерзости Меншикова. Дамы печалились главным образом тем, что государь будет так огорчен. О множестве убитых и раненых как будто не вспомнили.
Торопливо выскочившая из фаэтона дама, из севастопольских «аристократок», вбежала на балкон и, поздоровавшись со всеми, взволнованно сказала:
— Знаете ужасную вещь?
И рассказала, что только что умер в госпитале N красавец гвардеец, только приехавший из Петербурга… У него была оторвана нога ядром, и прожил несколько часов.
