Таким образом, вопрос “легкомысленного мичмана” был фитилем, приставленным к заряженной пушке.
И барон теряет свое самообладание. Весь вспыхивая, он накидывается на мичмана.
— Да что вы ко мне пристаете с углем, позвольте вас спросить? — восклицает он раздраженным, гневным голосом. — На себе я его привезу, что ли, как вы думаете?
Но так как мичман, ошалевший от этого неожиданного взрыва, в первую секунду мог лишь удивленно вытаращить глаза, то барон снова выпаливает:
— Разве я виноват, что этот англичанин, имеющий честь называться русским консулом, такое животное? Должен ли я отвечать за него, или не должен, по вашему мнению?
И, разумеется, не дожидаясь мнения мичмана, барон продолжает “разряжаться”.
Он, вот, с раннего утра, сегодня, как собака, рыскал по городу, высунувши язык, а все: “Когда уголь?”, “Отчего нет угля?” Нечего сказать, деликатно! Поехали бы сами, посмотрели, как с консулом дела делать. Три раза он был у этого рыжего дьявола из-за угля. Сперва было совсем отказал найти людей по случаю воскресенья… Наконец дал слово, что к шести часам шаланды будут, а их нет. Это черт знает что такое! Пускай капитан жалуется на подобных консулов… Консул — скотина, а ревизор виноват!
— Покорно вас благодарю! — неожиданно прибавляет барон, взглядывая со злостью на мичмана.
— Но позвольте, барон…
— Что “барон”! Барону никакого отдыха нет… Барону вот сию минуту надо опять ехать на берег из-за этого консула, а вам что?.. Спите сколько угодно… Покорно благодарю!
— Да разве я, барон…
— Побыли бы вы ревизором, испытали бы эту каторгу! — продолжает он, несколько смягчаясь, по-прежнему не обращая ни малейшего внимания на попытки мичмана докончить фразу.
По счастию, вбегает рассыльный и докладывает, что идут шаланды с углем.
И барон, не докончив чая и своих ламентаций, выскакивает наверх. Лица женатых проясниваются. Только “легкомысленный мичман” с минуту находится в недоумении, за что это обрушилась на него долговязая цапля.
— Верно, попало ему от капитана, а? — смеется он, обращаясь к присутствующим.
По мере того, как “Грозный” приближается к северу, видимо возрастает общее нетерпение. Уже высчитывают остающиеся дни плавания (“если, бог даст, не будет никаких случайностей”, — опасливо прибавляют люди постарше) и чаще стыдят старшего механика за то, что “Грозный”, несмотря на полный ход и на самую благоприятную погоду, “ползет” как черепаха, всего по семи с половиною узлов в час.
— Хоть бы до восьми постарались, Иван Саввич! — говорят ему, когда он показывается в кают-компании.
