Должно быть, Нелл заметила напряжение на его лице, потому что спросила:
— Тебе очень больно?
— Терпимо, — ответил он, надеясь, что это правда. — Лекарства притупляют боль.
— Почему, когда кровь идет, больно? — спросила она с непосредственностью, свойственной её возрасту. — Тедди сказал мне, что ты знаешь, потому что ты это изучаешь. Почему нам должно быть больно?
— Боль учит нас избегать того, что нам вредно, — ответил он, прекрасно осознавая недостаточность ответа. — Боль — это то, что учит нас держать руки подальше от огня или острых лезвий.
— Но почему мне было больно, когда у меня была скарлатина? — спросила она. — И почему больно было так долго? Почему твои пальцы всегда болят, хотя ты уже знаешь, что нельзя трогать?
— Я не знаю, — сказал он, стыдясь того, что у него нет ответа лучше. Он снова попытался подвинуть голову, и на этот раз ему удалось её немного поднять, одновременно повернувшись, чтобы увидеть дочь.
— Волк умер, — сказала Нелл, не осознавая неестественность появления волка в английском пригородном саду. — Мама положила его в сундук и заперла крышку. У него не было головы. — Её голос был совершенно обыденным. Она была все ещё слишком маленькой, чтобы понять, насколько странным и необычным было нападение. Для неё мир все ещё был постоянным источником удивления, и она привыкла к событиям, которых не в силах была осмыслить. Она ещё не приучилась к взрослому изумлению и неуверенности.
— Дедушка уже вернулся? — спросил Дэвид, понимая, что не знает, какой сегодня день, не говоря уж о том, какой час.
— Нет, — сказала Нелл и смущенно добавила: — Мама сказала, чтобы я её позвала, когда ты проснешься. Она соскользнула с кресла и пошла к двери. Когда она подошла к двери, Дэвид услышал далекий звук дверного звонка и решил, что это, должно быть, сэр Эдвард, вернувшийся как раз в срок, чтобы внести ноту устойчивости в мир, вышедший из-под контроля.
Дэвид рывком придал своему телу полусидящее положение. Комната слабо освещалась единственной открытой свечой, но её свет зловеще распространялся большим овальным зеркалом на двери гардероба и его длинным прямоугольным собратом справа на стене. Дэвид мог видеть свое отражение в настенном зеркале, лицо было таким бледным, что он мог легко принять себя за привидение.
Сэр Эдвард не появлялся, также как и Корделия. Когда она наконец-то пришла, то была не одна и несла ружье.
С ней была Мандорла Сольер — в той же черной накидке, что и раньше, но светлые волосы её были перехвачены черной лентой. Казалось, что её глаза светились меньше — но это, наверное, было связано со слабым освещением.
