Он потянулся левой рукой, но зверь оттолкнул её, и Дэвид увидел, как засверкали большие желтые глаза, когда волк поднырнул под его руку, готовясь разорвать его на части.
Затем, буквально за несколько секунд до конца, голова зверя взорвалась облаком крови и разлетающихся ошметков плоти.
Дэвид зажмурил глаза под градом крови и плоти, залившим его горячей, тошнотворной жидкостью. Этот ужас был почти невыносим, хотя он знал, что спасен от неминуемой смерти. Он перевернулся на бок, и его чуть не стошнило, одновременно левой рукой он судорожно стирал с глаз покрывавшую их мерзость.
Перекатившись на правый бок, он снова почувствовал ужасную боль, но как-то преодолел её, поднялся на ноги и посмотрел на содрогающееся, обезглавленное тело волка.
Он ждал, что оно примет человеческую форму, как, согласно легенде, должно происходить с оборотнями — но этого не случилось. Оно лежало так, словно было телом настоящего волка. От головы твари ничего, совсем ничего не осталось. Она была поражена магическим ударом молнии и превратилась в ничто.
Пока Корделия бежала к нему, Дэвид уже понял, глядя на мертвое животное, что не обязан благодарить своего спасителя. Твари было позволено ранить его. Его послали к нему, это был символический жест. Его защитник, как всегда, играл с ним, с того самого первого раза, когда он представил его в образе и с повадками кошки. Он горько пожалел о том, что позвал на помощь, и подумал, что лучше было бы сохранить присутствие духа и справляться самому.
— О, боже! — воскликнула Корделия, увидев, что случилось с ним и со зверем, но она тоже знала, что ошибается. Она также понимала, что это дело рук кого-то из мелких божеств, чье затруднительное положение они живописали несколько минут назад. Вопрос состоял только в том, убил ли волка тот же, кто его послал, или это было результатом сражения Демиургов.
В любом случае, вызов получен; Дэвид не сомневался, что теперь стал частью начавшейся игры. Глядя на глубокую рану, на белевшую сквозь разодранное мясо кость и ощущая жестокую боль, которую не мог заглушить даже опиум, он не мог не задуматься о том, какую отраву эти беспощадные клыки внесли в его кипящую душу.
Опий подействовал на него ещё раньше, чем слуги внесли его в дом; и пока они пытались снять с него одежду, его сознание так безумно кружило, что он вдруг обнаружил, что борется с ними. Мир уже растворялся, когда они принесли настойку, чтобы его успокоить, и прошло несколько кратких мгновений, когда ему казалось, что его тело охватило жаркое пламя, прежде чем…
