— В чем дело, Дэвид? — сказала она — Ты болен! Я никогда не видела, чтобы кто-то был так бледен.
Он попытался улыбнуться, надеясь, что это не будет выглядеть как предсмертная гримаса.
— Я уже давно болен, Мандорла, — сказал он. — Я совершенно привык к этому. Могу только принести мои извинения, если вид человеческой слабости пугает тебя. Если бы я мог изменять свою форму, я бы скрыл следы моего нездоровья, но я не умею.
Мандорла села на кресло, куда часто садились студенты, получая задания. Он бы хотел, чтобы кресло было не таким изношенным, а его дерево — не столь ветхим.
— В чем дело? — спросила она с искренним интересом. Её голос был так же красив, как и её глаза.
— Жестокий ревматоидный артрит, — сказал он ей. — Он дошел до той стадии, когда хрящи в суставах почти полностью окостеневают, а кости деформируются. Поясничный отдел позвоночника начинает застывать, но я все ещё могу ходить, хотя и с трудом. Особенно болезненно это ощущается в пальцах — но надеюсь, я смогу пользоваться руками ещё несколько лет. В конце концов я стану калекой, но это не смертельная болезнь. Иногда у меня случаются приступы лихорадки, но я привык к высокой температуре.
Она спросила:
— Это очень больно?
— Я привык и к боли, — ответил он, зная, что она поймет, что он имеет в виду. — Даже человек может вынести толику боли, если её нельзя избежать, а настойка опия помогает мне перенести самые худшие моменты. Я бы легче переносил эту тяжесть, если бы был уверен, что болезнь вызвана случайностью, но и знание того, что она вызвана теми, кто заинтересован в моей боли, не делает её непереносимой.
Женщина медленно кивнула.
— Думаю, теперь я понимаю твой труд немного лучше, — сказала она.
Он шевельнул пальцами, чтобы облегчить боль, не пытаясь более скрывать слабость.
— Ты действительно читала мою работу? — спросил он, не желая воспринимать эту информацию как особо лестную.
— Когда мы виделись в последний раз, — сказала она, так обыденно, словно речь шла о вечеринке в саду или ином светском мероприятии, — я только-только научилась читать. Я презирала письменную речь, так как это было изобретение человека — а особенно потому, что Глиняный Человек и Пелорус стали такими старательными учениками. Я придерживалась убеждения, что мой способ разбираться в вещах был лучше. Но я прочитала твою работу, и труды сэра Эдварда. Я даже прочитала «Истинную историю мира».
— Хотел бы я её прочитать, — правдиво сказал Дэвид. — Сэру Эдварду так и не удалось раздобыть ни одного экземпляра.
