Руками в тонких перчатках она легко скинула черный капюшон. Её платье также было черным и крайне простым по стандартам современной моды, однако оно приподнималось над достаточным количеством нижних юбок и было скроено так, чтобы обтягивать совершенно обычный корсет. Её прямые, похожие на золотую пряжу волосы каскадом вырывались из-под полей узкой шляпки, чтобы аккуратно рассыпаться по её плечам. Несмотря на то, что зрачки женщины расширились в сумерках, хорошо было видно, что глаза у нее фиалкового цвета.
Она стояла перед картиной, прикрепленной к стене, словно занимая место египетской принцессы. Её глаза были очень красивы.
На какой-то безумный момент Лидиарду показалось, что он потерял чувство времени, словно его сознание было грубо разделено. Казалось, в глубине его памяти мелькнула вспышка, и в безвременье жидкий огонь его воображаемого мира водопадом обрушился, чтобы смутить и сокрушить его разум.
А она смотрела на него своими прекрасными фиалковыми глазами.
Волки бегут по ледяному полю, на котором они были оставлены Махалалелем, под глубоким черным небом, освещенным бесчисленными звездами. Когда они останавливаются, чтобы выть на луну, их вой человеческому слуху кажется жалобным и насмешливым, и только дети, услышав его, дрожат в своих постелях — потому что только дети знают мудрость древней песни, что заклинает их: берегись!
Но спящий знает, что волки вовсе не жалуются, ведь они волки! Когда волки охотятся, они охвачены радостью охоты — чистейшей из всех радостей, что могут затронуть холод человеческой души. Когда волки бывают волками, они исполнены чувств, потому что они невинны и не знают угрызений совести. Когда волки бывают волками, даже боль — всего лишь ощущение, такое же чистое, прозрачное и экстатическое, как любое другое.
Спящий знает, что только когда волки перестают быть волками, они чувствуют тяжесть жестокой усмешки судьбы. Жалость накрывает их ужасающим покровом осознания.
Когда волки становятся людьми, их радость может быть только слабой и нечистой. Когда волки становятся людьми, эмоции сокрушают их, разрывая и отяжеляя их сознание тревогами. Когда волки становятся людьми, боль — их постоянный враг, наполненный предчувствием вреда и уничтожения.
Спящий знает достаточно, чтобы сочувствовать волкам и понимать их тоску, к которой приводит бремя человечности, проклятие их Творца. Но он знает достаточно, чтобы не завидовать волкам, так как для него это та ноша, которую его плечи несут добровольно, радостно и с надеждой, не как проклятье, а как естественную обязанность. Пусть его радость нечиста, он дорожит ею, пусть чувства играют им, он принимает их удары, и пусть его боль уродлива и непобедима и пытает его душу страхом смерти, он встречает свои ощущения со спокойным холодным взглядом того, кто ищет понимание, а не избавление.
