На лике звездного моря он прочел черты восхитительнейшего из всех созданий света — жестокого и прекрасного Ангела Боли; а она увидела его. Она хлестала и рвала его изо всех сил, и исторгла из его уст все крики, на которые способны были его обожженные легкие.
Она не была реальна. Она была лишь иллюзией, которую он вызвал, чтобы придать форму своим ощущениям; но как он мог научиться видеть и её и узнать её?
Сделал бы так на его месте любой другой?
Раньше Харкендер считал, что уже пришел к соглашению с Ангелом Боли и сделал её своей покорной любовницей. Он верил в бесславной тщете, что уже отстрадал, договорился со своим страданием и повернул его себе на пользу. Теперь он понял, каким глупцом всегда был. Его первые осторожные попытки заигрывать с Ангелом Боли привели его к другому, более реальному ангелу, который снизошел до обладания им; но это был просто легкий флирт по сравнению с насилием, которое он переживал теперь.
Теперь он подошел к границам боли, которую способна выдержать человеческая душа, теперь он подошел к границам боли, которую способно перенести человеческое тело.
Вначале он думал, что не сможет это вынести, но скоро обнаружил, что должен — тогда он и подумал, что, должно быть, находится в Аду, приговоренный к вечным мукам.
Как бы то ни было, со временем он приспособился к этому состоянию.
Боль не отпускала его, пытка не прекращалась, но они стали обстоятельствами его существования, и он научился сосуществовать с ними. Он узнал, что, каким бы яростным ни было объятие Ангела Боли, его можно выдержать. Он был так силен и так смел, что даже не опустился до ненависти к ней. Даже в глубине своего отчаяния он отказывался совершенно падать духом, даже на вершине агонии его привлекал яркий свет этого видения.
В своем прежнем невежестве Харкендер полагал, что в нем было посеяно достаточно семян боли, чтобы нынче собирать урожай. Он верил, что знает, как достигнуть вершин видения и видеть так, как видят сами боги. После пожара он понял, что заблуждался. Пока сожженные слои плоти восстанавливались один за другим, он понял, насколько ему недоставало воображения, чтобы рассмотреть поляны Рая, каверны Ада и — свыше всего этого — свет Истины.
Некоторое время свет его внутреннего видения был ослепляющим, он не являл ему почти ничего, кроме восторженного лика Ангела Боли. Но со временем, он приспособил свое видение к этой яркости и начал видеть более четко. Затем он начал понимать, почему его мучитель спас его от огня. Он начал понимать, что требовал его господин от его обостренного внутреннего зрения.
