Сложно рационально подвергнуть сомнению тот вопиющий факт, что большая часть боли, которую мы испытываем, совершенно не конструктивна, но служит лишь дополнением к бремени нашего неотвратимого ослабления. Большинству людей боль представляется совершенно естественной просто потому, что они привыкли к такому положению дел. Отсутствие какого-либо рационального объяснения этому легко объясняет религиозные мифы, которые простираются далеко в прошлое, чтобы объяснить, почему человек обречен вести свою жизнь под гнетом вечного наказания.
Простейшее объяснение, с помощью которого мы надеемся дать разумный ответ разнообразным вопросам боли, заключается в гипотезе, что те боли, которые не вдохновляют нас на совершение полезных действий, являются просто побочным продуктом аппарата, созданного естественным отбором на благо «полезной» боли. Но это решение не подходит, поскольку аппарат, проводящий боль — нервная система — не предназначен полностью для этой цели. Электрические сигналы, вызываемые внешними явлениями, могут, в принципе, восприниматься как приятные или как неприятные, в зависимости от уловок мозга. Почему же тогда мозг должен быть сформирован естественным отбором так, что он расценивает определенные сигналы как болевые, даже если никакое подходящее действие для того, что избежать повторения или прекратить это явления, совершить невозможно? Почему тогда способность мозга чувствовать не организована так, чтобы эффект от неизлечимых болей был нейтральным?
Из сообщений африканских охотников видно, что механизм боли у животных работает по-разному. Антилопы и зебры, преследуемые львами или гиенами, прилагают все усилия, чтобы не быть пойманными — но, оказавшись сбитыми на землю, они часто становятся совершенно покорны судьбе, словно потеряв способность к ощущениям. Канадские трапперы также сообщают, что животные могут отгрызть себе конечность, чтобы выбраться из капкана. Подобная операция была бы крайне сложна для человека, даже вооруженного пилой или набором скальпелей, из-за воздействия боли на сознание и руку, направляющую лезвие. В данном контексте мы, разумеется, должны быть готовы различать физиологию боли и осознание «причинения вреда» — которого животные могут и не иметь, — но знание об этом различии не разрешает загадку.
Если взглянуть на проблему с другой стороны, то следует обратить внимание на определенные способности, которых наш мозг не имеет, хотя логика предполагает, что естественный отбор должен был бы нас ими наделить. Если подойти к вопросу с неортодоксальной точки зрения, то, конечно, кажется очень странным, что мы полностью отданы на милость боли и она так легко выводит нас из строя, что её обучающие функции могут быть подвергнуты серьёзному сомнению. Получается, что это не достаточно контролируемое явление. Боль от ожога приучает нас убирать руки от огня, и, несомненно, урок запоминается, но ощущение боли сохраняется надолго — неужели функция подкрепления должна быть столь сильной? Почему информирующий сигнал должен быть настолько интенсивным и безнадежно неприятным? Почему наш мозг создан таким образом, что разум, находящийся в сознании, не может получить милосердную помощь перед лицом агонии?
