Сашка вытянул шею: «Что там?»
— Это ваше? — продемонстрировали ему небольшой, в два кулака, плотно набитый чем-то темно-зеленым пакет.
— Нет, — растерянно мотнул он головой. — В первый раз вижу.
— А как же иначе? — усмехнулся офицер и развернулся к дверям. — В отказную пошел. Куда его?
— Давай на кухню. Там стол есть.
— Пройдемте, — кивнули Сашке.
Дядька расстроенно хлопнул себя по коленям:
— Вот старый дурак! И как я сразу не догадался?..
Сашка судорожно схватил воздух ртом, приподнялся и на подгибающихся ногах побрел к выходу из зала. В ушах звенело.
«Господи! Что происходит?!»
— Неля, — услышал он за спиной тревожный дядькин голос. — Надо Федору Ивановичу звонить.
— Я позвоню...
Сашку приняли под локоток и провели в большую, отделанную светло-желтым кафелем кухню. Проверили паспорт, заглянули в листок убытия, усадили на табурет и начали при понятых запечатывать изъятое в большой коричневый конверт, наклеивать поверх швов бумажные квадратики с голубым оттиском печати и составлять протокол. А там, в зале, уже вовсю спорили оставшиеся милиционеры и категорически несогласный с происходящим хозяин дома.
— Я этого так не оставлю! Я до Хомякова дойду!
Ему сунули протокол на подпись, и Сашка, убедившись, что его заявление о том, что никакое «вещество растительного происхождения» он в город не ввозил, отобразили в документе, поставил размашистую подпись, встал, послушно завел руки назад и ощутил, как жестко и холодно защелкнулись на них узкие металлические браслеты.
— Пошел! — толкнули его в спину. Дядька уже стоял в коридоре.
— Не бойся, племяш, через час вытащим, — ободряюще кивнул он.
Сашка судорожно глотнул, протиснулся мимо торопливо набирающей телефонный номер Нели и зашагал вниз по гулким деревянным ступенькам.
«Недаром, блин, матери сон приснился! — внезапно подумал он. — Вот, бля, я попал! Ну, попал!»
Если бы он доверился материным предчувствиям, то не оказался бы на своей исторической родине в поисках пусть и желанной, но, пожалуй, не единственной возможной для него работы. Но он не доверился. И зря.
Это у них было семейное. Сашкина бабка с точностью до часа знала момент гибели своего мужа на фронте под Кенигсбергом. Отец хоть и стеснялся, но всегда неплохо гадал, и у Сашки осталось такое ощущение, что карты для него — просто маскировка, «ширма», призванная придавать его пророчествам, что называется, социально приемлемый вид. И мать в этом ряду смотрелась вполне уместно.
Она совершенно не беспокоилась по поводу страстной, почти демонической увлеченности сына одной зрелой дамой, приехавшей в их город по заданию крупной московской радиостанции, и, напротив, старательно отговаривала Сашку и каждого из его друзей от простенького пешего маршрута по Уралу, ссылаясь на дурной сон. По ее снам всё и выходило: расставание со столичной радиожурналисткой произошло так же естественно, как листопад в октябре, а переломавшего в том походе тазовые кости дружка они двадцать восемь часов попеременно, без передыха, практически бегом тащили на себе до ближайшего поселка.
