Лицо девушки, казалось, плыло перед ним. На берегу Док сел на сухой жесткий песок и стянул сапоги; маленькие осьминожки в банке сидели все порознь, сжавшись в комок. В ушах Дока пела музыка: тонкий, высокий, острый, как игла, сладчайший звук флейты выводил мелодию, которую он никак не мог узнать; ее сопровождал прибой, похожий на шум ветра в кронах. Флейта забирала все выше, уходя за предел слышимости, но и там таинственная мелодия не прекращалась. У Дока по телу побежали мурашки. Его била дрожь, глаза увлажнились, как будто в их фокус попало видение несказанной красоты. Глаза девушки были серые, ясные, волосы колыхались в воде, набегая легкими прядями на лицо. Картина эта будет жить у него в памяти до конца дней. Так он сидел на берегу, по скалам барьера уже потекли ручейки — вестники прилива. Сидел и слушал флейту, отбивая ладонями такт, а море все затопляло усеянную камнями отмель. Тонкий, пронзительный звук флейты высверливал мозг; глаза были серые, губы слегка улыбались, дыхание замерло от немого экстаза.
Чей-то голос вернул его к действительности. Он поднял голову, рядом стоял человек.
— Ловите рыбу? — спросил он.
— Нет, собираю морских животных.
— Животных? Каких?
— Детенышей осьминогов.
— Рыба-дьявол? А разве они здесь водятся? Сколько лет здесь живу, — не видал ни одного.
— Их так просто не увидишь, — едва шевеля губами, ответил Док.
— Вам плохо? — спросил мужчина. — У вас совсем больной вид.
Флейта опять устремилась ввысь, ей вторили низкие струны виолончелей, а море все ближе подступало к берегу. Док стряхнул с себя музыку, лицо, собственное оцепенение.
— Полиция далеко отсюда?
— В городе. Что-нибудь случилось?
— Там в расщелине — тело.
— Где?
— Вот там, между двух скал. Девушка.
— Ничего себе… —протянул мужчина и прибавил:— Если найдешь труп, полагается вознаграждение. Забыл сколько.
Док поднялся на ноги, взял свои вещи.
— Вы не могли бы сообщить об этом в полицию? Мне что-то нехорошо.
— Это на вас так сильно подействовало. Он что, очень страшный? Объеденный или уже совсем разложился?
Док отвернулся.
— Вознаграждение возьмите себе, — сказал он. — Мне не надо.
И пошел к своей машине. В голове у него едва звучал тоненький голос флейты.
Пожалуй, ни одна из затей, рекламирующих универсальный магазин Холмана, не имела столько благожелательных откликов, как этот конькобежец на флагштоке. День за днем он кружил и кружил на маленькой круглой площадке, а ночью его темный силуэт маячил в небе и все люди знали, что он не покинул место бдения. Все, однако, знали и то, что ночью через центр площадки пропускается стальной прут и конькобежец привязывается к нему. Но сидеть не сидит, и поэтому возражений против стального прута не было. Посмотреть на него приезжали из Джеймсбурга и из других городков побережья, вплоть до Граймз-пойнта. Салинасцы приходили смотреть толпами, а финансовые тузы города предложили сделать Салинас местом следующего выступления, когда конькобежец наберет сил для нового мирового рекорда. Чтобы и Салинасу было чем гордиться. Поскольку не так-то много в мире конькобежцев на флагштоке, а этот к тому же признан лучшим из лучших, то в прошлом году именно он побил мировой рекорд, свой собственный.
