— Ни о чем не жалей больше, Сара… Просто будь счастливой… Будь снова девочкой, какой ты была до того, как все это случилось.
— Я попытаюсь. — На мгновение она высвободилась из его объятии, чтобы взглянуть на отца, и увидела, что он тоже плачет. — Мне жаль, что я так горевала.
— Все в порядке! — Он улыбнулся сквозь слезы. — Ты должна была пройти через это!
Они оба рассмеялись и медленно, рука об руку, направились к дому, а он молча молился, чтобы им удалось увезти ее в Европу.
«Королева Мария» гордо стояла на своем месте у пирса 90, на реке Гудзон. Везде были следы празднества. Большие красивые чемоданы все еще заносили на борт. Было огромное количество цветов, и шампанское лилось рекой во всех каютах первого класса. Томпсоны прибыли в разгар этого веселья, с ручной кладью, их чемоданы были отправлены заранее. Виктория Томпсон была неотразима в белом костюме и большой соломенной шляпе. Им предстояло волнующее путешествие. Они не были в Европе несколько лет и мечтали встретиться со старыми друзьями на юге Франции и в Англии.
Сара отказывалась ехать с ними до самого последнего момента. И наконец Джейн удалось уговорить ее. Она вступила со своей младшей сестрой в состязание — кто кого перекричит, обвиняя в трусости и сказав ей, что не ее развод убьет их родителей, а ее отказ снова вернуться к жизни и что они все совершенно измучены этим и ей лучше сдержать свои удары, и поскорее. На самом деле причины нападок сестры не дошли до Сары, но она была лишена самообладания волной гнева и ярости, слушая то, что говорила Джейн, и настоящий гнев, который она почувствовала, кажется, возродил ее.
— Ладно, хорошо! — в свою очередь, закричала она на Джейн, замахнувшись на нее вазой. — Я поеду в это проклятое путешествие, если ты считаешь, что это так важно для них. Но никто из вас не сможет распоряжаться моей жизнью. А когда вернусь, я немедленно поеду в Лонг-Айленд, и я не хочу ни от кого слышать никакой чепухи о том, что я делаю с их жизнями. Эта жизнь — моя, и я собираюсь, будь я проклята, прожить ее так, как хочу! — Она тряхнула головой, и черные волосы, словно крылья ворона, взметнулись вверх. Зеленые глаза ее сердито метали гневные молнии. — Какое право имеет кто-либо из вас решать, что для меня полезнее! — воскликнула она, переполняемая новой волной гнева. — Что вы знаете о моей жизни?
— Я знаю, что ты тратишь ее зря! — Джейн не уступала ни на йоту. — Ты весь прошлый год прожила здесь, как столетняя затворницами сделала отца и мать несчастными. Мы не можем видеть, что ты с собой делаешь. Тебе нет еще двадцати двух!
