Тут старая настоятельница поняла, что плачет. Крупные слезы градом катились по ее морщинистому лицу и никак не желали останавливаться. Она несколько раз промокнула их краешком наголовного платка, но он скоро промок насквозь.
Эти слезы матушка Григория сдерживала с самого утра, когда за завтраком ей пришлось сделать объявление о смерти отца Коннорса. Во второй раз она чуть не заплакала, когда навещала Габриэлу в больнице. И вот теперь, оставшись наедине с Девой Марией, она наконец дала себе волю. Старая настоятельница оплакивала маленькую десятилетнюю девочку, какой Габриэла попала в монастырь, скорбела о погибшей душе Джо Коннорса и жалела Габриэлу нынешнюю — измученную, с выжженной душой и израненным сердцем. И впервые в жизни в ее голову закралась святотатственная мысль, что, как бы она ни молилась за них обоих, худшего ада, чем тот, через который они прошли, не может быть даже в преисподней.
Матушка Григория больше не ездила в больницу к Габриэле, но она часто звонила и осведомлялась, как та себя чувствует. Сиделки уже узнавали ее по голосу и старались подбодрить старую настоятельницу. Габриэле уже закончили делать переливания крови, и теперь все надежды врачи возлагали на ее молодой организм, который должен был сам справиться с последствиями массивной кровопотери. Матушка Григория слушала и соглашалась, но про себя думала, что телесные раны затянутся, конечно, скорее, чем душевные.
Она была очень рада, что «Скорая помощь» доставила Габриэлу в городскую больницу, а не в госпиталь, где работали сиделками монахини из монастыря. Попади она туда, и помешать распространению слухов было бы невозможно.
К счастью, большинство сестер поверили в то, что у Габриэлы случился острый приступ аппендицита. Сомневающиеся, а такие, несомненно, тоже были, не имели возможности поделиться своими подозрениями с окружающими из-за наложенного на них обета молчания, и мать-настоятельница начинала надеяться, что в конце концов все затихнет и забудется.
Но вот как быть с Габриэлой? Похоже, сбывались самые скверные предчувствия. Затри дня матушка Григория трижды разговаривала по телефону с архиепископом и один раз побывала в его резиденции. Архиепископ настаивал на том, что Габриэла не может вернуться в монастырь, так как, по его выражению, это было бы все равно, что «своими руками посеять семя греха в райском саду». Поначалу матушка Григория пыталась возражать отцу Флэнегану. Она умоляла его проявить снисхождение если не к нынешней Габриэле, то хотя бы к ее трудному детству, но в глубине души она понимала, что будь на месте Габриэлы какая-то другая послушница, она была бы полностью солидарна с решением архиепископа.
