— Н-нет, нет, я не могу вниз… мама будет очень сердиться. Я давно должна быть в постели, — пробормотала Габриэла срывающимся шепотом, и в глазах ее промелькнул ужас. Она прекрасно представляла себе, каково будет наказание. Каждый раз, решаясь на свои преступные, с точки зрения Элоизы, вылазки, Габриэла дрожала как осиновый лист. Но в ее жизни было так мало радостей, что она снова и снова пряталась, чтобы подсмотреть чужой праздник. Иногда ее ждала награда, такая, как этот разговор с Марианной.
— Это у тебя настоящая корона? — спросила Габриэла, разглядывая затейливую бриллиантовую диадему, которая делала Марианну похожей на крестную из сказки про Золушку.
Вообще-то Габриэле не разрешалось называть взрослых на «ты»; та же Марианна должна была быть для нее «миссис Маркс» или, на худой конец, «вы», «тетя Марианна», но девочка чувствовала себя с ней настолько спокойно и свободно, что часто сбивалась на фамильярное «ты». Даже наказания, которые налагала на нее мать, не сумели отучить Габриэлу от этой привычки.
— Это называется диадема, — поправила Марианна и бросила быстрый взгляд назад и вниз, где у подножия лестницы ее терпеливо ждал Роберт, облаченный в смокинг и блестящие лаковые туфли. — Когда-то она принадлежала моей бабушке.
— Она была королева? — замирая от восторга, спросила Габриэла, и Марианна не сдержала улыбки. У девочки был такой доверчивый и вместе с тем такой мудрый, знающий вид. Необыкновенно трогательный ребенок.
— Нет. Моя бабушка была чудаковатой пожилой леди из Бостона, но однажды она действительно встречалась с английской королевой и надевала эту штуку. Мне показалось, что она очень идет к этому платью.
Сказав это, Марианна аккуратно сняла диадему и одним плавным движением пристроила ее на светлые кудряшки Габриэлы.
— А вот ты действительно похожа на принцессу, — сказала она.
— Правда? — в восторге ахнула Габриэла.
— Взгляни сама, — шепнула Марианна и, обхватив Габриэлу за плечи, подвела ее к большому зеркалу в массивной бронзовой раме.
Габриэла во все глаза уставилась на свое отражение.
Она действительно была похожа на маленькую сказочную принцессу, которую только что разбудил поцелуем прекрасный принц.
«Но почему, — тут же спросила она себя, — почему Марианна такая добрая, а мама — нет? Как они двое могут быть такими разными?» В этом была какая-то загадка, которую, как чувствовала Габриэла, ей не разгадать, даже если она будет думать сто лет. Или даже тысячу. Одно объяснение пришло ей в голову почти сразу, но оно было слишком ужасным. «Быть может, — подумала Габриэла, — я не заслужила такую маму, как Марианна…»
