— От вашей дочери…
— Ну тогда понятно… Да, мне сказали, что она ненормальная, а я не мог отвести взгляд от ее ног, пока она танцевала… Нас было несколько мужчин, я это хорошо помню, мы стояли сзади, прислонившись к стене, бар был маленький, и не отрываясь смотрели на нее.
— А во что она была одета?
— Вы слишком многого от меня требуете.
— Не во что-то красное?
Он медлит, а дорогостоящие минуты бегут.
— Теперь, когда вы сказали… Да, в красное. Но я лучше запомнил ее ноги… У нее были чулки… как у балерин Тулуз-Лотрека, представляете?
— Ажурные, похожие на трико, из ромбиков?
— Да. Не знаю почему, но я не могу забыть эти чулки… А зачем вам такие подробности?
— Я потом объясню… И последний вопрос: что вы делали, когда она кончила танцевать?
— Я ушел с ней, но это, по-моему, уже не должно вас интересовать, Роса.
— Вы провели ночь вместе?
— Да, и если уж вас так интересуют подробности, мы занимались любовью. Еще вопросы будут?
— Да, самый последний. Она любила в то время какого-нибудь другого мужчину?
— Послушайте, мы провели вместе три дня и три ночи, и, хотя я был без ума от нее, она воспринимала это скорее как приключение, поэтому я ни о чем ее не расспрашивал. К тому же я был женат.
— С вами-то все ясно, а вот она?
— Она всегда была влюблена. Тогда она обмолвилась, что у нее был роман с одним мексиканцем, но я не придал этому значения. Когда мы снова встретились в Чили и мне уже было не все равно, я вспомнил об этом мексиканце, но она все отрицала, и потом в ее историях фигурировал только колумбиец…
Прощаясь, он сказал с едва заметной иронией:
— Надеюсь, вы знаете, что делаете.
— Не беспокойтесь, ректор, в том, что касается работы, я почти всегда знаю, что делаю.
Повесив трубку, я хотела вернуться к книге, но не смогла, пошла на кухню, поставила воду, пододвинула к столу резной, расписанный яркими красками стул, села и закурила. «Когда папа с ней познакомился, знаете, что ему сказали? Что она ненормальная! Так и сказали, он мне сам говорил». Сама того не подозревая, Ана Мария Рохас оказала мне огромную услугу. Я в волнении выскочила из кухни и вернулась с «Волчицей» в руках. Возможно, что прежний любовник — не кто иной, как писатель, — наслушавшись рассказов своей возлюбленной, которая, желая, видимо, еще больше разжечь в нем ревность, поведала о том, какое впечатление она произвела на его соперника, потом описал ее в романе именно такой, какой увидел ее этот человек. Я взглянула на год издания: 1985-й, и еще раз пробежала две первые страницы, думая на сей раз о Томасе Рохасе.
