— Любовь только укрепляет силу для нашего дела, — ответил я. — Мир спасет не только красота, но и любовь…
— Ты его не замай, — отрезал доцент. — Не поминай всуе, не надо, особенно если примеряешь такие слова на себя… Объясни, чего от меня хочешь? Сватом, что ль, отправляешь?
— Ах, как жестоко ты говоришь! Столько отстраненности в твоем голосе, холода, даже какого-то безразличия… Лицо доцента помягчало:
— Сколько ей лет?
— Молодая… Я не знаю… Очень молодая…
— Это как — «очень молодая»? Пятнадцать?
— Ты же знаешь мои моральные устои… Как можно?! Года двадцать два… Она само совершенство, понимаешь? В сердце каждого мужчины до старости живет образ той, в кого он всегда влюблен! И умираем мы с этим образом прекрасной дамы в сердце, так и не встретив ее… А я — встретил!
— Ну, хорошо, Витя, хорошо, я понимаю… Ты же знаешь, я готов помочь, чем могу, всегда и во всем… Что я должен сделать?
— Не знаю… Я пришел тебе душу излить. Доцент неожиданно рассердился:
— "Душу излить", «душу излить»! Мы души друг дружке изливаем, жалимся на жизнь, а сволочи — действуют! Чего ж тогда других винить?! Значит, сами в своих бедах и виноваты! А ну, соберись! Как гимназист, право… Сделай ее фотографии, много фотографий, на улице снимай, народ теперь объектива не шарахается, все смелые, увеличь и поедем к Томке — можешь потешаться сколько хочешь, а я проверял ее в деле! Через два дня я пришел к доценту с фотографиями; посмотрев, он ахнул:
— Увели красавицу под венок?! Умыкнули царевну-лебедя?! Бедненький ты мой!
Да, фотографировал я мою Ольгу в ЗАГСе, где она сочеталась браком со здоровенным вахлаком по фамилии Варравин.
Доцент снова посмотрел фотографии и, ткнув своим костистым пальцем в профиль женщины, стоявшей рядом с моей, спросил:
— А это кто?
— Ее мать.
Доцент снова заколыхался в смехе; я посмотрел на него с укоризной. Он положил руку мне на плечо:
— Я знаю матушку твоей…
— Откуда?! — я изумился.
— Нужный контакт, — ответил доцент неопределенно.
— Давно их знаешь?
— Давно.
— А мою? Доцент отрицательно покачал головой:
— К нужным домой не ходят, Витя, не мне тебе это объяснять… Да, интересно…
— Что интересно-то?! Что?! От такого громилы женщина добром не уходит! Ему тридцать, а мне?! Что здесь интересного?
— Интересно то, Витя, что на этом деле я могу матушку т в о е й привязать к нам крепко-накрепко. Извини, конечно, что я о деле, но ведь не будь нашего дела, у тебя б времени на влюбленность не осталось, пришлось бы думать о хлебе насущном, который не очень-то сопрягается с возвышенными чувствами. Едем, — он поднялся. — Не кисни, едем. И мы поехали к Тамаре…
