«Ох, непруха!» После ночи, проведенной в обществе Котяры, на душе было пакостно, хотелось вмазаться и забыться, а свершившийся секс внушал смутные опасения насчет своей безопасности. Однако самым хреновым было, конечно, явление незваных визитеров, с ходу испоганивших Жилину халат, а заодно и настроение.
«Ладно, сволочи, мы еще посмотрим». Сергей Иванович без аппетита доел остатки давешнего пиршества, кряхтя оделся и выбрался из полутьмы подъезда на утренний трескучий мороз. Его пробрала дрожь, потянуло возвратиться в прокуренный Ташкент квартиры, однако, вспомнив холодок клинка на коже, он моментально согрелся и заскользил по неухоженному тротуару. Прогулявшись с полчаса, убедившись, что никому нет дела до него, Ломоносов отыскал исправный таксофон, сунул негнущимися пальцами жетон и принялся набирать номер.
— Майор Ступин? Здрасьте, Николай Игнатьич, это Борисов.
Евгений Александрович Хрусталев был хорошим ментом. По российским понятиям, естественно. Непростое это дело — допереть от младшего лейтенанта до полковника и при этом не спиться, не сделаться стукачом и не нажить врагов больше чем положено. Всякое случалось в жизни Евгения Александровича. В свое время он и «под жопу ложил» — регистрировал преступления в липовой книге происшествий, и на партсобраниях хлебной ксивой размахивал, а бывало, и подследственных мордами совал в распахнутый сейф, грохоча по нему, словно кувалдой, бронзовым бюстом железного Феликса, — сознавайтесь, гады, душу выну! А как не «ложить», не махать, не совать, когда приказано к приходу коммунизма искоренить преступность напрочь!
Однако, как бы там ни было, никогда Хрусталев не стучал на друзей, понапрасну жизнь людям не портил и за деньги всякую сволочь не отмазывал. Поэтому, наверное, и допер до полковника без всяких надежд сделаться генералом, зато спокойно ждал того часа, когда заиграет пенсионная труба и позовет его плодить кролей на кровных саблинских полдюжине соток. Правда, до этого волшебного момента нужно было дожить.
Сидя за массивным, наркомовских еще времен, столом, Евгений Александрович думал не о советских шиншиллах, а прокачивал в уме оперативно-розыскные действия по «фараону». В тишине просторного кабинета монотонно тикали часы, ничего дельного в голову не лезло. Посмотрев в окно на стылую темень морозного вечера, полковник поднялся ставить самовар.
Слово-то какое громкое — «ставить». А на самом деле — залить в трехлитровую жестянку раствор хлорки, гордо именуемый водопроводной водой, и воткнуть вилку в розетку, ни больше ни меньше. Это вам не четвертной красавец туляк, сияющий начищенными боками и шумно закипающий при посредстве разношенного хромового сапога.
