Когда он уже приближался к своему дому, плотные облака разошлись, и в молочном свете луны стали видны людские фигуры, роющиеся в мусорных баках. Парочку эту Снегирев встречал не первый раз, — видимо, обреталась она где-то в соседних подвалах. Мужчину даже про себя окрестил «интеллигентом», поскольку на небритой физиономии того кривились модные когда-то очки в роговой оправе. Вообще-то деклассированный элемент он особо не жаловал, но терпел, полагая, что право на жизнь есть у каждого. И не забывал никогда, что остальное человечество считает иначе.
А люди всегда безжалостны к оступившимся. В культурной Франции домохозяйки имеют обыкновение выплескивать на зазевавшегося клошара помойные ведра, в Америке из-за не слишком приятного запаха оборванцев дразнят «сыром», в почтенной Германии считается хорошим тоном оскорбить забулдыгу пеннера. Но это цивилизованная Европа, а у нас бомжей рвут тракторами, пропарив в мазуте, сжигают в стакане из автомобильных покрышек, заживо закапывают в землю, распивая потом на шевелящемся холмике водку. Травят собаками, пытают до смерти, сделав из человека живой факел, снимают кино. Издеваются, кто как может, — бандиты, сатанисты, общественность. А все потому, что жизнь бомжей ни для кого ничего не значит. Ни для общества, ни для государства. Да, пожалуй, и жизнь других людей тоже — это Снегирев знал не понаслышке.
Сразу же нахлынули воспоминания, на душе сделалось тошно, и, стараясь не смотреть в сторону помойки, он двинулся к своему подъезду. Снегирев уже толкнул
тяжелую обшарпанную дверь, когда позади раздался визг тормозов и, словно в подтверждение худших его мыслей, из остановившейся «девятки» выскочили четверо коротко стриженных молодцов. Они сноровисто вытащили бомжей из кучи мусора и разбившись попарно, принялись с полным контактом отрабатывать на них «кери-ваза», ножную технику то есть. В прозрачном морозном воздухе были отчетливо слышны резкие звуки ударов, им откликались вскрики истязаемых, и Снегирев ощутил ни с чем не сравнимое бешенство.
«Будет вам, сволочи, тренинг…» Проблема жизни и смерти исчезла, воля приготовилась воплотиться в действиях, а господствующей эмоцией стала ярость — холодная и смертоносная. Однако внешне это пока никак не проявлялось, и, восторженно улыбаясь. Скунс поднял вверх большой палец:
— Понтово выходит, пацаны, дайте-ка и мне вписаться.
На мгновение молодцы потеряли темп, а спираль ярости в душе Скунса вдруг начала стремительно разворачиваться. «Т-я-я-я!» С леденящим кровь воплем он ударил ближайшего братка в основание черепа, резко ушел в сторону и еще прежде, чем дозвучал крик, въехал мыском ботинка по печени другому. Молодые люди залегли почти синхронно, а их пока еще здоровые коллеги, от случившегося ошалев, замерли. Однако фактор внезапности уже был исчерпан, и, забыв про избитых бомжей, братаны стали экстренно вооружаться. В руках одного появилась «куликовка» — роликовая антенна от армейской радиостанции, вещь в бою чрезвычайно опасная, другой же извлек солидных размеров свинокол. Наметанный глаз Скунса сразу определил, что нож был не простой, а спецназовский, «летучий». Такой клинок снабжен мощной пружиной и, вылетая с жутким свистом из рукояти, способен прошить человека до позвоночника.
