— Какая духотища, — сказала Марго полусонным-полупьяным голосом.
Кофточку долой. Я одарен невинной улыбкой, как бы говорящей: мы же старые друзья, так стоит ли волноваться из-за всяких глупых условностей, неужели сиськи — нечто более заветное, чем локти? Грудь у нее оказалась средних размеров, полная, высокая, восхитительно твердая, словом — полный класс. Это была самая роскошная грудь, что мне приходилось видеть до сих пор. Я смотрел на нее помимо своей воли. В кино все гораздо проще: у тебя нет личных отношений с происходящим на экране. Марго завела трепотню на астрологические темы, чтобы, как мне показалось, снять напряженность. Всякая дребедень насчет взаиморасположения планет в таком-то и таком-то доме. Я лишь что-то лепетал в ответ. Она плавно перешла на гадание по руке: тайны хиромантии были ее новым коньком.
— Цыганки обычно занимаются надувательством, — серьезно сказала она, — но это не означает, что в основе не лежит здравое зерно. Штука в том, что вся твоя будущая жизнь запрограммирована в молекулах ДНК, а они определяют рисунок ладони. Дай-ка посмотрю. — Взяв меня за руку, она усадила меня рядом с собой на диван. Я ощущал себя последним идиотом, если не с точки зрения действительного практического опыта, то по поведению, какой-то девицей мужского рода, которой нужно разжевывать очевидные вещи.
— Вот, смотри, линия жизни — о, да она у тебя длинная, очень длинная!
Пока она занималась хиромантией, я украдкой поглядывал на ее буфера.
— А это, — продолжала Марго, — бугорок Венеры. А видишь, как загибается эта линия? Отсюда я делаю вывод, что ты — человек очень сильных страстей, но сдерживаешь их, слишком их подавляешь. Разве не так?
Ладно, Марго, будем играть в твою игру. Моя рука вдруг обняла ее за плечи, ладонь легла на обнаженную грудь.
— О Эли, да, так, так… да!
Явно переигрывает. Входим в клинч, вязкий поцелуй. Губы ее раздвинулись, и я исполняю ожидаемое. Но никакой страсти — ни сильной, ни какой-нибудь там еще — я не ощущал. Все происходящее казалось формальностью, каким-то менуэтом, чем-то запрограммированным извне: я никак не мог соотнести себя с этим, с самой мыслью о том, чем я буду заниматься с Марго. Нереально, неправдоподобно. Даже после того, как она выскользнула из моих объятий и сбросила брюки, обнажив выступающие тазовые кости, тугие мальчишеские ягодицы, мелкие рыжеватые завитки, я не ощутил желания. Она улыбалась мне, манила, зазывала. Для нее во всем этом не было ничего более апокалиптического, чем в рукопожатии, поцелуе в щечку. Во мне же взрывались галактики. Насколько просто все должно бы быть для меня. Скинуть портки, взгромоздиться, сунуть, задвигать бедрами, и — о-а-о-а, о-о-о, а-а-а, ка-а-айф! Но мне мешал секс в голове: посылка, что Марго — недоступный символ совершенства, слишком глубоко укоренилась, чтобы так просто признать, что она более чем доступна и вовсе не настолько совершенна — бледный шрам после аппендицита, следы целлюлита на бедрах, жировые отложения, подобающие более полной девочке-подростку, тонковатые ляжки.
