— Товарищ командующий, — сказал он, делая два шага к столу, за которым сидел Батюк, — пока ждем ВЧ, разрешите доложить…
Батюк посмотрел на него с неудовольствием. Видя горе Серпилина, он искренне не хотел возвращаться к барабановской истории.
— Не надо, — сказал он. — Все ясно. Барабанов себя наказал, а тот, кто помер, так и так помер. Поговорим, когда из Москвы вернешься.
Захаров тоже с неудовольствием взглянул на Серпилина. Он опасался, что Серпилин захочет рассказать Батюку про обстоятельства, предшествовавшие самоубийству Барабанова, и считал это в данный момент лишним.
Но Серпилин хотел доложить не о том, о чем они оба подумали, и, когда Батюк остановил его, настойчиво повторил:
— Я все же прошу, товарищ командующий, разрешите доложить.
Батюк кивнул, не одобряя, но и не имея оснований запрещать. «Что ж, говори, раз тебе приспичило» — такое было выражение лица у Батюка.
И Серпилин начал докладывать о предстоящем бое. И пока докладывал, уже в середине доклада сам понял, что он, Серпилин, не проведя боя и не заняв этого проклятого Бугра, не уедет с фронта.
Батюк, дослушав доклад до конца и уточнив вопросами несколько подробностей, уже собирался ответить, что согласен, — пусть этот бой, оставшись за командира дивизии, проведет Пикин.
Но он не успел сказать этого Серпилину, потому что по ВЧ уже дали Москву. Он назвал номер и протянул трубку Серпилину.
— Товарищ генерал-лейтенант, — сказал Серпилин, услышав в трубке знакомый голос Ивана Алексеевича. — Докладывает Серпилин. Вы разрешили позвонить вам.
Начал разговор по всей форме потому, что не хотел показывать при Батюке свою дружескую близость с начальством.
— Беда, Федя, — далеким голосом сказал Иван Алексеевич в жужжащую трубку ВЧ. — Валя твоя лежит с инфарктом, у тебя на квартире. Очень плоха. Был ночью у нее.
— Она в сознании?
— В сознании. Просила не сообщать тебе. Но я не послушал, решил вызвать. Батюк разрешил, я с ним говорил. Позвони мне с аэродрома, я машину вышлю.
— Завтра постараюсь вылететь.
— Почему не сегодня?
— Сегодня не могу.
Иван Алексеевич, кажется, хотел возразить, но не возразил. Знал, что бывают на войне «не могу», через которые не перескочишь. Почему «не могу», выяснять не стал, а только сказал тревожно:
— Ну смотри, — и еще раз повторил: — Имей в виду, Батюк мне лично дал согласие отпустить тебя.
— Все понял, — сказал Серпилин и, положив трубку, встретился глазами с Батюком. — Хочу сам бой провести.
— За Барабанова хочешь этим Бугром оправдаться? — спросил Батюк.
