Звоню Наташе и после секундной задержки вижу ее лицо.
— У вас уже отмечают?
— Нет, ближе к вечеру. — Сейчас ее мысли далеко, наверное, сидит за пультом, и глаза цвета дымчатого топаза фиксируют мое лицо только как еще один объект рассуждений.
— Договоренность в силе?
— Да. — Она жестом показывает свое намерение закрыть окно сообщения, и я согласно моргаю.
Оставшееся время пролетает незаметно, рассматриваю очередную модель и пытаюсь понять ту стратегию, которой пользуется ИИ отдела в ее разработке.
Но вот мы уже собираемся в этом гулком зале с зеркальными стенами. Отдел, эти несколько десятков лиц, способности и таланты каждого из которых я могу вспомнить в мельчайших деталях, но имя может вылететь у меня из головы. Стол организован, алкоголь разлит по стаканам и рюмкам. Мне необходимо только дать первотолчок этой жажде праздника.
— Коллеги, а переходя с казенно-штампованного языка на нормальный, люди, друзья! Каждый из нас видел египетские пирамиды и наверняка думал — какую шикарную гробницу заготавливал себе Хеопс и как много народу полегло ради его заблуждений. Но сегодня настал тот день, когда наша работа, наше общее дело по творению собственных усыпальниц, которые понесут нас в вечность, увенчалось победой! Памяти машин достаточно, их быстродействие фантастично, дело только за бальзамировщиками. А потому выпьем за жизнь, что обрела сегодня новое воплощение! За вас! — Высоко поднимаю бокал и чокаюсь с ребятами.
— За жизнь! За нас! За славу! — Звон хрусталя оттеняет крики, и мы опрокидываем первую. Небольшое шевеление челюстями и истребление закуски. Я хлопаю в ладоши, и звучит Моцарт, зеркала обретают глубину и начинают пульсировать яркими вспышками. Потом встает Бутов, и его глубокий голос на время заглушает мелодию.
— За удачу в работе! — И мы принимаем вторую. Я, впрочем, почти не пью, даже с автопилотом в машине есть ограничения по спирту в крови. Моцарт сменяется Бахом, потом Чайковским и Калинниковым.
Памеженцева говорит долго, приводит сравнения и аллегории, чуть ли не рассказывает сказку. Но даже ее длинная мораль кончается опрокидыванием третьей. Музыка становится более легкой, пробивается что-то современное. Гул за столом теряет синхронность, мы разбиваемся на тесные компании по три-четыре человека, начинаем травить анекдоты и вспоминать прошлые удачи.
— А как Зубченко молотком забивал вентиляторы?! — хохочет в дальнем углу девочка из планового.
— Работали ведь! К тому же я не нанюхался азота. — Тот смущенно отмахивается стаканом и пытается сам вспомнить историю позабористей.
