Непейвода встряхнулся, подтянул грудь и живот. Несколько сотен его клеточек начали было расползаться по рукаву плаща — пришлось прикрикнуть на них. Чертовски трудно сохранять видимость такого крупного тела. Слишком много точек соединения — никак не избежать рыхлости.
Особая нагрузка, конечно, ложится на ноги-столбы. И слишком толстыми их не сделаешь — в штанины не влезут, а тонкие не выдержат веса симбионтов. И уж не дай Дом попасть в толчею, в гущу этих двуногих!.. Растянут, разорвут плоть, и тогда затопчут наверняка. Только одежка останется лежать на земле — остро пахнущие муравьиной кислотой тряпки.
Непейвода бодро вышагивал по каменным плитам, на порядочном расстоянии следуя за Платоном Рассольниковым. Пах господин археолог сейчас нейтрально, как и положено обычному двуногому, — деловитостью, готовностью к работе. «Аромат» слежки (охотничьего азарта и напряжения) издавали трое людей и пятеро термопсисов, которые тоже вели Платона. Он стал опасно популярен. Термопсисы одновременно воняли тревогой — боялись нового нападения.
А затем Платон повстречал странное создание под не менее странным названием «бар-боз». Из его тела растет еще больше нитей, чем из двуногих, бар-боз весь ими покрыт. Противно смотреть, как они шевелятся на ветру… «Опасность! Опасность!» — беззвучно завопили мирмики-нервус, самые пугливые из клеточек Дома. Сцепка начала слабеть, Непейвода покачнулся, как пьяный.
«Цыц! — рявкнул он на клеточки. — А не то покусаю!» Кусаться обожали несколько его симбиотических видов — только дай волю. Мирмики-нервус тут же заглохли.
Шпики по-прежнему не обращали на Двунадесятый Дом внимания, принимая его за обычного туриста.
Археолог коснулся бар-боза рукой. Тот стал издавать странные звуки и вертеть задним отростком. Дом эти звуки не понимал, но он явственно чувствовал запах удовольствия. Он слышал выражение «вилять хвостом» — вероятно, речь идет как раз об этом кусочке плоти. А звуки? Как же они называются? «Скулить», «визжать», «тявкать»? Не слишком ли много для одного уродца? Поди разберись…
— Пёсик!.. Какой хороший песик…— приговаривал Платон, ублажая пса. Чесал ему за ушами, шею, холку. Потом бар-боз повалился на спину, раздвинул лапы, обнажив все свои прелести, и археолог стал начесывать поросшее светлой шерстью пузо.
«Мое терпение безгранично, — уговаривал себя Двунадесятый Дом. — Просто безгранично… Но когда же это кончится?!»
Теперь Непейвода всюду сопровождал Платона. События, произошедшие за время недолгой поездки археолога в Пуэрто-Лагуна, напугали обоих. Платон Рассольников теперь то и дело озирался, ожидая новых неприятностей, а может, искал слежку.
