В общем, я одна физически пострадала. Мне же от полковника и морально досталось.
— Разве нормальному человеку взбредет на ум, что мать играет с сыном в казаки-разбойники? — сурово вопрошал Измайлов.
— В мафию и спецназ, — поправила я. И залилась:
— Такое засилье боевиков по телевизору. Надо же как-то низводить их до уровня пародии.
— Не надо тогда посторонним дверь отпирать, — рявкнул полковник. — Ты сейчас — шарж на саму себя. Не дружеский, а вражеский…
Спятить от огорчения ничего не стоило, если бы мой шестилетний оптимистичный отпрыск не изрек:
— Классно повеселились, мам.
— Как могли, Севушка, — прошептала я. — Но впредь действительно поостережемся.
* * *
Однако на туманное «впредь» я не могла перенести важную вечернюю встречу. Потому что женщине, которой меня порекомендовали, между прочим, как вполне приличного человека, ночью предстояло надолго улететь в командировку.
Не побеседовав с ней, я сорвала бы редакционное задание, и тогда прощай интересная тема о постепенном превращении солидного старинного университета в притон наркоманов.
Измайлов строго сообщил Севке, что у меня отныне, и лучше бы навсегда, постельный режим, поэтому мальчику придется пожить с бабушкой. Привычный Сева собирался в ссылку, улыбаясь. Мне было жаль Вика. С моей мамой сын играет в индейцев в парке. Они стреляют в прохожих из луков стрелами с присосками. Техника отработана. Кто бы из них ни влепил резинку в щеку бледнолицего, Севка демонстративно пускается наутек, а перед разгневанной движущейся мишенью возникает хрупкая ухоженная дама, извиняется, обязуется примерно наказать сорванца («Но он не специально в вас целился, я бы подобного кошмара не допустила»), отбирает стрелу и плавно осанисто удаляется. Или того проще.
Севка прячется за бабушку, та в полный рост возникает над кустами и на вопрос растерянной жертвы: «Вы тут мальчишку не видели?» — отвечает либо: «Я и девчонку не видела», либо: «Вы что, извращенец? Зачем вам мальчик?» Этот вариант опасен, так как пострадавшие часто в сердцах ломают стрелы и швыряют их подальше. Мама утверждает, что легкие угрызения совести после мелкого хулиганства стимулирует ее жизнедеятельность. Похоже, в нашей семье по наследству передается нехватка гормонов риска.
— Не вздумай куда-нибудь срываться, — предупредил меня Измайлов. — С тебя станется, ты и в таком виде не постесняешься выбраться на улицу. Я буду звонить каждые пятнадцать минут.
И полковник повез Севу к маме. Угроза проверок меня не взволновала. Вик окажется в своем кабинете и забудет о моем существовании напрочь. Хуже было со сборами. Почему Измайлов решил, будто мне удастся подняться? Первая попытка, во всяком случае, окончилась провалом в матрас. Но Вик в меня верил!
